Пьесы

Действующие лица:

Монсеньор де Вольт  
Мельхиор, его помощник
Эстер Соккаи, профессор
Августа, ее ассистентка
Хозяин гостиницы
Капрал Джулаццо

Действие происходит в наше время в горной деревушке на границе Италии и Швейцарии.
Все персонажи пьесы курят, и делают это когда захотят.

Вечер. Комната Мельхиора. Слышен шум вьюги, который периодически возникает в течение всей пьесы. Мельхиор спит на диване. Заходит Августа. Склоняется над спящим Мельхиором, рассматривает его. Внезапно Мельхиор вздрагивает и просыпается.

Августа. Нет, вам не показалось. (Мельхиор удивленно смотрит на нее.) Вам не послышалось.
Мельхиор. Мне почудилось, что я слышал странный зов. Зов, в котором не было звука.
Августа. Как я уже сказала, вам не послышалось. Здешний слуга глухонемой, и у него есть собака.
Мельхиор. Тоже глухонемая?
Августа. Нет, собака как раз вполне нормальная. По крайней мере он уверен, что у него есть собака. Не знаю, я ее не видела, врать не стану. Сейчас на улице начинается снежная буря.
Мельхиор. Я бы не стал называть это улицей.
Августа. Согласна с вами. Но если вы будете меня перебивать, то собьете меня с мысли, и я не смогу рассказывать вам дальше.
Мельхиор. Прошу прощения.
Августа. Ваши извинения приняты. Так вот — как вы только что совершенно справедливо заметили, то, что находится вне стен этого здания, действительно нельзя назвать улицей, я употребила это выражение за неимением лучшего. Собака в данный момент находится в том месте, которое я условно называю «улицей». Слуга очень привязан к этому псу — хотя на самом деле половая принадлежность этого животного для меня тайна, — и он, слуга в смысле, очень волнуется сейчас. Он стал у двери и зовет свою собаку. Мысленно, конечно. И вы услышали этот зов.
Мельхиор. Выходит, что я перехватил его послание. Так собака никогда не вернется.
Августа. Не думаю. Мне кажется, что слуга предусмотрел такую возможность. Скорее всего, его аппарат вызова работает как радиопередатчик. Вы можете слышать, но помешать не в силах.
Мельхиор. Простите, я все время хочу задать вам вопрос весьма деликатного свойства.
Августа. Что ж, спрашивайте.
Мельхиор. Кто вы такая, и что вы тут делаете, черт побери?!
Августа. Я — Августа, ассистент профессора Эстер Соккаи. Мы прибыли час назад. И черт здесь совершено ни при чем — хотя нет, в данном случае, хе-хе, очень даже при чем. А вы — Мельхиор, секретарь монсеньора де Вольта.
Мельхиор. Мы ждали вас не сегодня.
Августа. Нам повезло. Нас доставил сюда ангел.
Мельхиор. Ангел, говорите?
Августа. Он самый. Он спустился с небес и очень любезно перенес нас сюда.
Мельхиор. Опишите его, пожалуйста.
Августа. Охотно. Он был металлическим — причем я с большой долей вероятности предположу, что это был какой-то сплав алюминия, у него был длинный хвост и огромные стеклянные глаза. У него было только одно крыло, но он двигал им так быстро, что казалось, будто у него тысяча крыльев.
Мельхиор. Это больше похоже на вертолет.
Августа. А это и был самый что ни на есть вертолет. Мы прилетели сюда с базы горной авиации. И на вертолете, который нас привез, большими красными буквами было написано «Ангел».
Мельхиор. Жаль. А я вам почти поверил. Я вообще очень доверчив. Люди этим часто пользуются.
Августа. Вы верите в ангелов?
Мельхиор. Верую, ибо это абсурдно. Так сказал Тертуллиан, если память мне не изменяет. А вообще, я бы предпочел не обсуждать эту тему. Это касается только меня — и ангелов.
Августа. Как вам угодно. (Пауза.) Ну что, так и будем сидеть?
Мельхиор (озадаченно). Простите, что?
Августа. Сидеть как дураки? У вас есть что-нибудь выпить?
Мельхиор. Вы с ума сошли. Сейчас уже поздно.
Августа. Ну и что? Я же не предлагаю напиваться. Так, немного — за знакомство.
Мельхиор. Сожалею, но у меня нет ничего спиртного.
Августа. И зря. А вот у вашего шефа — наверняка есть.
Мельхиор. Я бы попросил не поминать моего шефа, как вы изволили выразиться, всуе.
Августа. Я смотрю, вы ему весьма преданны.
Мельхиор. Весьма.
Августа. А ведь он — персона довольно скандально известная в определенных кругах.
Мельхиор. В определенных кругах. Не в ваших.
Августа. Ладно, замнем эту тему. (Смотрит на стол.) Что это вы читаете?
Мельхиор. Библию.
Августа. Весьма похвально.
Мельхиор. Благодарю.

Августа подходит к столу, берет книгу, читает.

Августа. «Жил человек в земле Уц, и звали его Иов. Был он праведен и удалялся от зла». Разве можно удалиться от зла?
Мельхиор. Эччеленца говорит, что удалиться от зла невозможно. Но должно пытаться это делать.
Августа. Эччеленца — вы так называете монсеньора де Вольта?
Мельхиор. Да. Ему это нравится.
Августа. Судя по всему, вы с ним очень близки.
Мельхиор. Весьма.

Пауза.

Августа. Очень странно, что у вас открыта Библия там, где говорится про Иова. Мы ведь здесь из-за него.
Мельхиор. Ничего странного в этом нет. Именно потому, что мы здесь из-за него, я на ночь читал Книгу Иова.
Августа. А что вы знаете об этом?
Мельхиор. О чем?
Августа. О том, из-за чего мы здесь. Об этой иконе.
Мельхиор. Эччеленца не понравится, если я буду болтать об этом на каждом углу.
Августа. Но здесь ведь не угол, Мельхиор. И я — не кто попало. Я тоже в этом участвую.
Мельхиор. Августа, вы ведь ассистент профессора Соккаи. Разве она вам ничего не рассказывала?
Августа. Но она сама практически ничего не знает. Вся эта история окутана тайной и окружена таким количеством недомолвок, что просто диву даешься.

Пауза.

Мельхиор. Это очень долгая история.
Августа. Ну а вы сделайте, так сказать, краткий синопсис.
Мельхиор. Ладно. Это одна из редчайших икон. Может, даже самая редкая в мире. Она написана в первой половине VI века от Р. Х. неким Теодахадом из Танагасты. Танагаста — это в Северной Африке. Там, кстати, родился блаженный Августин. Икона эта называется «Спор об Иове». Вам ведь знакома история Иова?
Августа. К своему стыду, скажу, что весьма смутно.
Мельхиор. Иов был праведником, настоящим, стопроцентным праведником. И — по тем временам — состоятельным человеком. У него была масса верблюдов, овец, рабов, шатров, повозок, детей и так далее. И он жил в свое удовольствие и славил Бога. А Бог один раз встретился с Сатаной и повел с ним беседу, которую без большого преувеличения можно назвать дружеской. Предметом беседы был Иов. Бог говорит: какой Иов молодец, какой он славный парень и все такое. А Сатана говорит: это он сейчас герой, когда у него все хорошо, когда он благоденствует, чего б ему-то Бога не славить; а вот лишить его всего — тут он по-другому запоет, начнет богохульствовать, как последний нечестивец. В общем, они долго спорили и пришли к выводу, что проверить это можно только эмпирическим путем. И Бог говорит: ладно, делай с ним все, что хочешь, — только душу его не тронь.
Августа. По-моему — так себе поступок.
Мельхиор. Ну а Сатана и рад стараться. В течение короткого времени он последовательно лишил Иова верблюдов, овец, рабов, шатров и повозок. Иов держался молодцом и по-прежнему славил Господа. Потом враг рода человеческого взялся за его семью и истребил сыновей Иова, на что Иов ответил: Бог дал — Бог взял. Но у Сатаны было еще кое-что припасено. Он наслал на Иова палочку Ганзена.
Августа. Какую палочку, простите?
Мельхиор. Ганзена. Возбудитель проказы.
Августа. А почему вы не сказали просто — проказу?
Мельхиор. Наверно, потому что хотел похвастаться своей образованностью.
Августа. Тогда понятно. Там еще долго до конца? Эта история мне уже наскучила.
Мельхиор. Конец близок. Последнее испытание действительно не понравилось Иову, но и тут он продолжал являть чудеса выдержки; он говорил, что мы принимаем от Бога доброе — почему бы нам не принять и злого. Но неприятный такой осадок у него все же остался. Он разодрал одежды, посыпал голову пеплом и сел у кучи мусора; где пребывал, скорбя. Потом пришли его друзья и в течение долгого времени вели с ним пространные беседы о грехе и праведности, каре и воздаянии. В конце концов явился сам Господь и лично расставил все точки над «i». Зло было наказано, добро поощрено, Иову вернули его имущество, здоровье и семью; потом все разошлись, довольные и радостные.
Августа. Смысл рассказанного вами ускользает от меня.
Мельхиор. Концептуальный смысл этой истории состоит в том, что наказание не всегда дается за грехи. Иногда Господь наказует невинных и праведных, чтоб испытать их и укрепить в вере.
Августа. Разве хорошо безвинного человека подвергать таким мучениям?
Мельхиор. Поймите, поступки Бога нельзя судить с точки зрения человеческой логики и морали. Это люди могут быть злыми или добрыми, а Бог… Бог — он просто есть.
Августа. Браво! Да вы просто проповедник какой-то.
Мельхиор. Стараюсь.
Августа. А какое отношение все это имеет к нам?
Мельхиор. Самое прямое. У этой иконы была очень бурная судьба, о которой я не имею сил — да и желания — сейчас рассказывать. Ее долгое время считали утерянной, а некоторые специалисты вообще сомневались в ее существовании. Как вы, наверное, знаете, монсеньор де Вольт возглавляет в Ватикане некое ведомство, которое ведет розыск подобных артефактов. Некоторое время назад он начал получать письма, содержание которых вселяет надежду на то, что эта икона будет вновь обретена.
Августа. А почему мы здесь?
Мельхиор. Пребывание здесь является одним из условий, которое поставил таинственный автор писем.
Августа. Странно все это.
Мельхиор. Согласен с вами.

Пауза.

Августа. Скажите, а почему у вас такое диковинное имя? Оно похоже на сплав меди и никеля.
Мельхиор. Так звали одного из волхвов, которые явились поклониться младенцу Христу. Меня так назвали родители, они хотели, чтоб я принес свои дары Господу.
Августа. А Господь нуждается в ваших дарах?
Мельхиор. Сейчас время такого духовного оскудения, что Господу будет приятна любая поддержка. Даже такой незначительной личности, как я.
Августа. По-моему, вы себя недооцениваете.
Мельхиор. Не знаю. Мне кажется, что я просто не заблуждаюсь насчет себя. Я всего лишь коготки, скребущие дно безмолвного океана, но это мыслящие коготки. Послушайте, Августа. В начале нашей беседы я задал вам вопрос, состоящий из двух частей. На первую половину вы ответили, а вот вторую проигнорировали.
Августа. А что было во второй половине?
Мельхиор. Я спросил вас, зачем вы пришли. С какой-то целью или просто поговорить?
Августа. Да, с целью.
Мельхиор. С какой же?
Августа (со значением). Ибо плоть моя жаждет соития.
Мельхиор (ошеломленно). Чего, простите?
Августа. Все вы поняли. Не заставляйте меня опускаться до непристойностей.
Мельхиор. Но почему ко мне?
Августа. А к кому еще? Вы здесь, по-моему, единственный мужчина моего возраста. Я зашла к вам, когда вы спали, и осмотрела вас. Результат меня вполне удовлетворил.
Мельхиор (смущенно). Ну, знаете ли…
Августа (перебивает). А что? Вы же не монах?
Мельхиор. Я-то не монах, но все же …
Августа (перебивает). Ах, оставьте! Подумайте, другого шанса у вас может и не быть. Завтра я на вас, может, и вообще не посмотрю. Мы, женщины, так переменчивы в своих пристрастиях. Ну так — да или нет?! (Мельхиор в нерешительности.) Решайтесь, Мельхиор! Я — не Иов, долго терпеть не буду!

На лице Мельхиора отражается борьба внутри него.

Мельхиор. Да! Черт побери — да!!! Всегда мечтал это сделать!
Августа. Так вы девственник, мой милый Мельхиор?
Мельхиор. Ну, технически — да. Впрочем, я не комплексую по этому поводу.
Августа. Ничего, сейчас мы это исправим.

Садится к Мельхиору на колени, обнимает его одной рукой.

Августа (очень интимно). Знаешь, Мельхиор, ты не подумай плохого, я не блудница какая-нибудь, просто иногда такое накатывает — сил нет. У меня редко бывают мужчины, и мое тело долго помнит их. Несколько дней, Мельхиор, полости чрева моего будут помнить твою плоть, и кожа моя будет пахнуть твоим запахом, но я не буду помнить ни лица твоего, ни тела, и, если встречу тебя, посмотрю, как на незнакомца.
Мельхиор. Но почему?
Августа. Потому, что я сейчас сплю. Я — сомнамбула.

Целует Мельхиора, свет гаснет.

……………………………………………………

Утро. Комната де Вольта. Де Вольт лежит на кровати.

Де Вольт (еле слышно, хриплым полузадушенным голосом). Мельхиор… (Чуть громче.) Мельхиор! (Кричит.) Мельхиор!!!

Входит Мельхиор.

Мельхиор. Еще минута — и я бы сам пришел, эччеленца.
Де Вольт. Боюсь, что у меня нет минуты, Мельхиор. Я умираю.
Мельхиор. Надеюсь, что это выражение вы употребили в качестве своего рода гиперболы.
Де Вольт. Пока — да; но еще немного — и реальность падет на меня всей тяжестью. Поторопись, Мельхиор, — там у меня в саквояже еще должно остаться.

Мельхиор лезет в саквояж, достает оттуда полуторалитровую пластиковую бутылку с темной жидкостью, наливает полстакана, дает де Вольту.

Де Вольт. Благодарю тебя, мой верный Мельхиор. (Смотрит на стакан одновременно с любовью и отвращением.) Вот оно — великое мистическое искупление! (Выпивает, его тело корчится в дикой судороге, которая в скором времени проходит.)
Мельхиор. Зачем вы пьете, эччеленца?
Де Вольт (ему уже заметно лучше). Пью — ибо это абсурдно. Я пью — следовательно, я существую.
Мельхиор. Но вы так страдаете порой.
Де Вольт. Что делать! Это неизбежная плата заглянувшего за грань. Знаешь сказку про Русалочку? Она так любила принца, но не могла с ним соединиться, потому что у нее не было ног, а ее прекрасного хвоста принц не коснулся бы даже концом трехметровой палки, ибо у людей очень сильны расовые предрассудки. Тогда Русалочка пошла к злой колдунье (наливает) и говорит: помоги мне, ибо я изнемогаю от любви. (Выпивает.) А колдунья говорит: хорошо, я помогу тебе, но, понимаешь, тут такое дело, эта модель ног, что я собираюсь тебе имплантировать, и твое тело — в общем, возможен, так сказать, конфликт версий. Короче говоря, каждый шаг будет причинять тебе дикие мучения. Ну что, согласна? А Русалочка говорит: согласна, согласна, давай имплантируй поскорее. В общем, Русалочка стала счастливой обладательницей пары превосходных ног и могла бегать за принцем сколько душе ее будет угодно. А боль? Что такое боль для тех, кто возвысился духом? Так и я — каждый раз, когда я собираюсь выпить, я знаю заранее об уготованных мне страданиях, но все равно пью, ибо так я унижаю свою плоть, ибо на том стою и не могу иначе, как говаривал старина Лютер на судилище в Вормсе. Впрочем, я не очень люблю Лютера.

Далее время от времени наливает и пьет.

Мельхиор. А по мне, так вы очень неплохо проводите время.
Де Вольт. И то верно. Таким образом, я убиваю сразу двух зайцев: поднимаюсь на вершины радости и опускаюсь в бездны страдания — и то и другое одинаково полезно для познающего.

Пауза.

Мельхиор. Всегда хотел вас спросить — почему вы возите коньяк в этих бутылках?
Де Вольт. Этому гениальному трюку меня научил в свое время преподобный Буонакорсо, один из лучших людей, что я знал, мой покойный наставник. Во-первых, это очень удобно, я бы сказал, эргономично — они не бьются, в них больше помещается, их удобнее перевозить через границу; а во-вторых — это вечный спор между формой и содержанием, между материей и духом. Коньяк — это напиток, которому изначально присуща гордыня, и, переливая его в эти простецкие сосуды, я умаляю его гордыню и добавляю к нему толику смирения.
Мельхиор. А почему вы пьете именно коньяк?
Де Вольт. Потому что мне тоже присуща гордыня, но я с ней борюсь. Пытаюсь бороться, во всяком случае. Когда я переливаю коньяк, он неизбежно теряет часть своих органолептических характеристик, но приобретает нечто, что я называю толикой смирения. И, когда я пью этот новый, улучшенный коньяк, это смирение переходит ко мне. Впрочем, я могу пить все что угодно, если понадобится. Вот как вчера, например.
Мельхиор. А что было вчера?
Де Вольт. Битва титанов — вот, что было вчера. Я собой горжусь.
Мельхиор. Так расскажите, эччеленца, что ж вы тянете?
Де Вольт. Когда мы сюда вселялись, в холле, внизу, стояли хозяин и его приятель, капитан горных стрелков. По нескольким фразам, брошенным вскользь, я понял, что эти люди относятся без должного почтения к Римской церкви вообще и к ее служителям в частности. Во мне взыграла кровь моих предков-крестоносцев — ибо род де Вольтов славен отважными рыцарями. Вечером я спустился вниз и предложил этим язычникам сойтись в честном поединке — в смысле выпить, так сказать, «на характер». Предложение мое было принято с вежливым скепсисом. Пили мы ужасающую виноградную водку местного разлива — я оставил за противником право выбора оружия, — и уже через час мы были лучшими друзьями. Я осознавал важность моей миссии и приложил все силы, чтоб достичь положительного результата.
Мельхиор. Так вы победили?
Де Вольт. Да, Мельхиор. Я пошел блевать на полчаса позже, чем они.
Мельхиор. Никогда не смогу понять, эччеленца, как вы можете пить со всяким сбродом.
Де Вольт. Это не сброд, Мельхиор. Это достойные люди. Непонятно, откуда у тебя-то такая гордыня? И потом — с кем мне еще пить? С тобой, что ли? Помнишь, что было в последний раз, когда мы пили с тобой?
Мельхиор (с ужасом). Помню, но очень плохо.
Де Вольт. То-то же. Так что не суди — и не судим будешь. Хотя, знаешь, сейчас все так полюбили это выражение, что ни у кого не хватает смелости быть судьей; а иногда как раз судить нужно.

Пауза.

Мельхиор. Вы что, серьезно считаете, что вот вы выпили с этими пропойцами — и заставили их уважать церковь?
Де Вольт. Не знаю, не знаю. Уж себя-то я уважать заставил. Во всяком случае, они мне это говорили. А вообще — не надо рассматривать церковь как некую абстракцию. Церковь слагается из людей. В данном случае из меня.
Мельхиор. А разве поведение ваше совместимо с тем, как подобает себя вести священнослужителю?
Де Вольт. Это очень скользкий вопрос. Я думал над этим. Дурной священник все равно остается священником, все равно несет в себе частицу благодати. Приведу пример: существует, допустим, некий учитель математики, подлец и негодяй. С начальством он подобострастен, с учениками — жесток; с домашними — сущее чудовище; обладает кучей противоестественных склонностей, все перечислять не буду, скажу только, что невыразимое удовольствие ему доставляет тайком переодеваться в женское белье. Короче — экземпляр из бестиария Сатаны. Но, когда он приходит в класс и говорит, что сумма двух единиц равняется двум, устами его говорит сама Истина. (Задумчиво.) А что есть Истина? (Мельхиору.) Понимаешь, куда клоню?
Мельхиор. Кажется, понимаю. А это что, знакомый ваш какой-то?
Де Вольт (удивленно). Кто?
Мельхиор. Ну этот — учитель математики.

Де Вольт ошеломленно смотрит на Мельхиора, потом начинает неистово смеяться, Мельхиор присоединяется к нему.

Де Вольт. Да-а! Насмешил ты меня! Хорошо же ты обо мне думаешь. Никак не могу понять, ты это серьезно говоришь — или так, поиздеваться надо мной решил.
Мельхиор. Не знаю, эччеленца. Как-то так само получилось.
Де Вольт. Ладно, Мельхиор. Ну что, выпьешь со мной?
Мельхиор (колеблется). Ну разве что самую малость.
Де Вольт. А я тебе много и не налью.

Наливают, пьют, Мельхиор моментально пьянеет (слегка).

Мельхиор. Скажите, эччеленца, а вы вот можете выпить вот такой стакан одним глотком?
Де Вольт. Могу, сын мой. Только сейчас показывать не буду.
Мельхиор. А сразу потом — еще один стакан — одним глотком?
Де Вольт. Да, но это уже будет не во благо.
Мельхиор. А третий?
Де Вольт (с грустью, задумчиво). Нет, пожалуй, третий одним глотком — тяжеловато будет. Это мог только блаженной памяти преподобный Буонакорсо. Какой был человек! Да-а… (Уходит в свои размышления.)

Пауза.

Мельхиор. Эччеленца, я нуждаюсь в вашей помощи как духовного пастыря.
Де Вольт. Я к твоим услугам, сын мой.
Мельхиор. Понимаете… я… как бы это сказать… согрешил.
Де Вольт. Согрешил — сейчас камнями закидаем. Шучу. Ну, что ты натворил?
Мельхиор. Моя стыдливость делает рассказ об этом весьма проблематичным.
Де Вольт. Так — на, еще выпей. (Наливает, Мельхиор пьет.) Ну что, готов, или еще?
Мельхиор. Пожалуй, хватит.
Де Вольт. Так как же ты согрешил?
Мельхиор. Скажем так — это был блуд.
Де Вольт. Блуд бывает разный. Не пугай меня.
Мельхиор (набирается смелости). Я переспал с женщиной.
Де Вольт. Ну, с женщиной — это еще не так страшно. Насколько я понимаю, у тебя это первый грех подобного рода?
Мельхиор. Да, эччеленца.
Де Вольт. Что ж, рано или поздно — все равно это должно было произойти. Разве можно устоять против природы?
Мельхиор. Сказать по правде, я испытываю нечто вроде первичной фрустрации.
Де Вольт. Староват ты уже для фрустраций. Если тебя волнует моральный аспект этой проблемы, то можешь не волноваться — я отпускаю тебе этот грех, да и Господь, я думаю, не обидится. Ведь люди так слабы, а дьявол так силен.
Мельхиор. Вы думаете, меня искушал дьявол?
Де Вольт. А кто ж еще? Он самый. Враг рода человеческого. Князь мира сего.
Мельхиор. А не многовато ли он на себя берет?
Де Вольт. Много ты понимаешь! А свобода воли на что? Господь справедлив, Мельхиор. Дьявол творит зло с Божьего попущения, ибо и последний из падших волен творить то, к чему склонна его натура. Сатана искушает человека — это правда. Но число демонов, которых отец зла насылает на свою жертву, никогда не бывает настолько велико, чтоб жертва не могла противиться искушению.
Мельхиор. А если жертва поддается — тогда что?
Де Вольт. А это значит, Мельхиор, только одно. Что у жертвы просто кишка тонка. Или демонов слишком много — дьявол иногда мошенничает, я так думаю.
Мельхиор. В этой женщине была по меньшей мере тысяча демонов.
Де Вольт. Ну, тогда у тебя не было ни малейшего шанса. Одного не могу понять — где ты тут умудрился найти женщину, пригодную к соитию?
Мельхиор. Она сама меня нашла. Это Августа. Ассистент профессора Соккаи.

Де Вольт вскакивает, бегает, орет и т. д.

Де Вольт. Что?!! И ты мне не сказал сразу?!! Они же не должны были сегодня приехать.
Мельхиор. Они прилетели вчера вечером на вертолете.
Де Вольт. Мне конец!!! У нас же еще ничего не готово! Никакого знака не было!!! Что я ей скажу?! Она может заявиться сюда в любой момент, а я тут сижу и тупо пью. Надо как-то прибраться. Мельхиор, прячь коньяк!

Тихо входит профессор Эстер Соккаи.

Эстер Соккаи. Мельхиор, не прячь коньяк. Я тоже выпью.

Всеобщее замешательство.

Эстер Соккаи (обращаясь к де Вольту, с непередаваемой интонацией). Монсеньор де Вольт, я полагаю?

Пользуясь ситуацией, Мельхиор исчезает.

Де Вольт. Он самый — великий и ужасный. Знаете, мадам Соккаи, вы так внезапно сюда вторглись и застали меня в таком неприглядном виде — я должен покраснеть. Непременно, обязан просто. Но не краснею. Наверное, я закоснел во грехе. Хотя, знаете, — там внутри я достаточно красен, я б сказал даже — кровав. Так что вы там говорили насчет выпить?
Эстер Соккаи. Я тоже выпью. С удовольствием. Если вы позволите. Знаете, тут безумно холодно, ночью была снежная буря, настоящий шторм, а тут я встречаю прием, который только с большой натяжкой можно назвать теплым.
Де Вольт. За прием прошу прощения. Но вы ведь не станете оспаривать, что ваше общество мне навязано — и кем, кардиналом Сегурой, моим злейшим врагом! Так что, выпьем?
Эстер Соккаи. Выпьем, выпьем, монсеньор де Вольт. (Наливают, пьют.) Послушайте, я тут нахожусь в роли независимого эксперта, и мне нет дела до ваших распрей с кардиналом — я хочу, чтоб вы это поняли.
Де Вольт. Понял, понял. Как же не понять? Однако скажу честно — ваше появление застало меня врасплох. У меня еще не все готово.
Эстер Соккаи. Простите, не готово — что?
Де Вольт (смущенно). Ну, в общем, э-э-э… не готово. Может, выпьем?
Эстер Соккаи. Выпить-то мы выпьем, но вы скажите — икона у вас?
Де Вольт. Нет. А у меня ее и не должно быть. Сейчас не должно.
Эстер Соккаи. А что должно быть у вас?
Де Вольт. Ну, скажем так, — информация о ее местонахождении.
Эстер Соккаи. И этой информации у вас тоже нет.
Де Вольт. Пока нет. Но она появится, я обещаю.
Эстер Соккаи. Простите, когда появится?
Де Вольт. Скоро. Это что, допрос?
Эстер Соккаи. Это не допрос. Но, согласитесь, я тоже имею право что-то знать.
Де Вольт. Безусловно, имеете. Боюсь только, что вы можете неверно воспринять это. Так что я стараюсь оттянуть этот момент изо всех сил. Пока мне это удается. Не правда ли?
Эстер Соккаи. Правда. Из вас слова клещами не вытянешь. Но вы отдаете себе отчет в том, что ваше поведение не способствует созданию положительного образа. Вашего образа, замечу.
Де Вольт (устало). Отдаю, отдаю. Я все расскажу вам, но, ради Бога, дайте мне морально созреть для этого. А пока — может, вы что-нибудь расскажете?
Эстер Соккаи. Что рассказать?
Де Вольт. Что вам известно? О Теодахаде. О его иконе.
Эстер Соккаи. Вряд ли больше, чем вам. Год рождения Теодахада неизвестен. Но с большой долей вероятности можно предположить, что годом его смерти, наверняка насильственной, был 534 год от Р. Х.
Де Вольт. Во время нашествия Велизария.
Эстер Соккаи. Да. Ибо в тот год государство вандалов Северной Африки пало под натиском войск Византии — не первое падение Карфагена и далеко не последнее — я полагаю. Теодахад из Танагасты был вандалом, и в том ирония истории, что он был единственным художником из того народа, чье имя стало нарицательным для обозначения бессмысленного уничтожения произведений искусства, и единственное известное произведение этого художника большинством моих ученых коллег считается безвозвратно утерянным. Предполагают, что Теодахад вращался в высшем обществе и был приближенным, а возможно, и близким другом несчастного Геламира Асдинга — последнего короля вандалов. Из некоторых источников ясно, что Теодахад был священником, вероятно, арианского толка.
Де Вольт. Несомненно. Вандалы исповедовали эту ересь, отказывающую Спасителю в праве на божественность.
Эстер Соккаи.Теодахад был, как бы сейчас сказали, художником-любителем. И, я так понимаю, рисовал он далеко от совершенства. Впрочем, его это, по-видимому, мало волновало. После падения Карфагена икона в числе других трофеев была переправлена в Константинополь. И тут начинается ее странная судьба. Икона не соответствовала изысканному вкусу обитателей Византии и к тому же обладала сомнительным религиозным подтекстом. Поэтому она была отправлена в тогдашний аналог запасников, и в течение долгих семи столетий о ней ничего не было слышно. В следующий раз она всплывает в 1204 году при разграблении крестоносцами Константинополя во время четвертого крестового похода. Опять же как военный трофей она достается рыцарю Реджильберту де Монье, и он увозит ее на родину, в Бургундию. И опять на два с половиной века ее следы теряются. Потом она встречается в списках военной добычи Людовика XI после разгрома Карла Смелого и утраты Бургундией суверенитета в семидесятых годах XV века. В начале XVII столетия она попадает в Прагу к безумному Рудольфу II Габсбургу, и там ее видит Джанкарло Питти, итальянский дипломат, которому удается сделать карандашный набросок с иконы. В XIX веке о ней упоминает Генрих Гейне. Он якобы видел ее в частной галерее одного неаполитанского нувориша, не названного по имени. Имеется свидетельство — правда, весьма, я бы сказала, апокрифического характера, что уже в XX веке икона была замечена в коллекции Гиммлера, большого любителя подобного рода артефактов. С тех пор — до сегодняшнего дня — больше не было никаких упоминаний о том, что какая-нибудь живая душа видела эту икону, или видела человека, который видел эту икону, или видела человека, который видел человека, который видел человека, который — и так далее, — если, конечно, монсеньор де Вольт, вы не соблаговолите сообщить что-нибудь новенькое.
Де Вольт. Браво! Превосходная лекция. Думаю, что вы заслужили немного промочить горло. (Наливает.)
Эстер Соккаи. Не откажусь. Спасибо. (Пьют.) Ну что, монсеньор де Вольт? Вы созрели?
Де Вольт. Созреть-то я не созрел, но делать все равно нечего — придется рассказывать. Как вы наверняка знаете, я возглавляю отдел, который занимается поиском утерянных произведений искусства. Должность непыльная, она оставляет мне достаточно времени, чтоб предаваться порокам, из коих главнейшим является — как вы уже, наверно, догадались — безудержное пьянство. Полгода назад я еще и не подозревал о существовании этой иконы, что, впрочем, не удивительно.
Эстер Соккаи. И как же вы узнали?
Де Вольт. Я прочитал о ней в одном из трудов Виссариона Никейского. И это, я вам скажу, был перст Божий. Или не Божий — не знаю.
Эстер Соккаи. К своему стыду, признаюсь, это имя мне ни о чем не говорит.
Де Вольт (тоном лектора). Виссарион, архиепископ Никейский (1403–1472 гг.), Византийский церковный деятель, ученый, гуманист. Считал религиозную унию с католической церковью необходимой для борьбы с турками. После провала Флорентийской унии, которая была отвергнута православным духовенством, иммигрировал в Италию, где, перейдя в католичество, получил сан кардинала. Знаток, переводчик и пропагандист древнегреческой литературы и философии.
Эстер Соккаи. Звучит внушительно.
Де Вольт. Да. Это был один из достойнейших людей своего времени. Сам-то он, конечно, иконы в глаза не видел, но зато кое-что слышал о Теодахаде из Танагасты. Очевидно, какие-то сведения в то время еще существовали. Так вот — Виссарион Никейский пишет, будто Теодахад утверждал, что он рисовал с натуры.
Эстер Соккаи. Однако! С натуры, говорите?
Де Вольт. Чтоб вам было проще, предположите, что у него были видения.
Эстер Соккаи. Тут нет ничего удивительного. Многие душевнобольные зарисовывают свои галлюцинации.
Де Вольт (со странной твердостью). Я различаю галлюцинации и видения.
Эстер Соккаи (с вызовом). А я — нет.
Де Вольт (с неожиданной резкостью). Значит, по-вашему, у святого Павла по дороге в Дамаск были галлюцинации? А Моисей на горе Синай — он что, бредил? Да?!
Эстер Соккаи (очень холодно). Монсеньор де Вольт…
Де Вольт. Ладно, простите. Так вот — этот факт меня заинтересовал. Я послал запрос в хранилище. И знаете, что я там обнаружил?
Эстер Соккаи (устало). Что?
Де Вольт. Карандашный набросок Джанкарло Питти. Вы его видели?
Эстер Соккаи. Постыдно в этом признаваться, но — увы.
Де Вольт. В свое время наследники рода Питти передали свой архив Ватикану. Там было множество поистине бесценных манускриптов, инкунабул и тому подобного, в том числе и этот набросок. Я сделал копию. (Достает листок, протягивает Соккаи.) Что вы скажете?
Эстер Соккаи (разглядывая листок). Этот ДжанкарлоПитти, возможно, был выдающимся дипломатом, но рисовал он еще хуже, чем Теодахад.
Де Вольт. Опишите, что вы видите?
Эстер Соккаи. Ну, что сказать — в центре два каких-то зыбких силуэта, которые с большой натяжкой можно назвать антропоморфными, я так полагаю — это Господь и Сатана. Внизу четыре совсем маленькие фигурки — это, надо полагать, Иов с друзьями. Наверху и по бокам — ангелы, солнце, луна, планеты.
Де Вольт. Теперь посмотрите сюда. (Показывает пальцем.) Что это?
Эстер Соккаи. Похоже на Сатурн.
Де Вольт. Правильно, это Сатурн. Вас это не удивляет?
Эстер Соккаи. А что меня должно удивлять.
Де Вольт. Кольцо.
Эстер Соккаи. Кольцо?
Де Вольт. А точнее, кольца. В шестом веке люди не знали о существовании колец у Сатурна. Их открыл Гюйгенс во второй половине XVII века. Я смотрел в энциклопедии.

Пауза.

Эстер Соккаи (немного смущенно). И что это может значить?
Де Вольт. Теодахад что-то видел, мадам Соккаи, да, определенно, он что-то видел.
Эстер Соккаи. Послушайте, монсеньор де Вольт, вам не кажется, что вы выдаете желаемое за действительное? Если посмотреть непредвзято, то здесь нарисован маленький кружок, перечеркнутый маленьким же овалом. Это может означать что угодно. В конце концов, это могут быть измышления Питти.
Де Вольт. Питти видел икону в коллекции Рудольфа II. А Рудольф II умер в 1612 году. Задолго до открытия Гюйгенса. Хотя за два года до смерти Габсбурга Галилей наблюдал Сатурн в телескоп и заметил, что с планетой что-то неладно; ему показалось, что Сатурн троится у него в глазах, он списал это на несовершенство прибора. Возможно, у него получилось бы больше, но ему помешали.
Эстер Соккаи (ядовито). Ваши коллеги, замечу.
Де Вольт. Знаете, у вас, да и у многих, подобных вам, превратное представление о моих коллегах, как вы изволили выразиться. Похоже, вы считаете, что это были люди, которые утром просыпались и говорили друг другу: «Что-то скучно, господа! А не зажарить ли нам какого-нибудь жирненького альбигойца!»
Эстер Соккаи. Да, что-то в этом роде. Но вы отвлеклись, монсеньор де Вольт. Вы рассказывали вашу историю.
Де Вольт. Ладно. Прошу прощения. На следующий день после обнаружения рисунка я получил письмо.
Эстер Соккаи. Письмо, говорите?
Де Вольт. Да, говорю. Хотя я не прав. Письмом, наверное, можно назвать то, что прошло через почтовое ведомство, а это был просто конверт без опознавательных знаков. Внутри было весьма странное послание.
Эстер Соккаи. Послание, говорите?
Де Вольт. Именно послание. В котором мне в весьма высокопарных выражениях предписывалось найти оригинал рисунка. Икону то есть. К письму была приложена карта. Вернее, даже фрагмент карты крупного масштаба, на котором был изображен перекресток двух улиц и дом, стоящий на углу. Потратив неисчислимое количество умственной энергии, за достаточно короткое время мне с большой долей вероятности удалось определить, что речь идет о некой гостинице в Таранто. Я немедля отправился туда и в означенной гостинице обрел новое послание.
Эстер Соккаи. Тоже с картой?
Де Вольт. Да. С каждым разом расшифровка давалась мне все легче и легче. Я не сразу находил послания, зачастую они были в самых неожиданных местах, но я все время чувствовал, как чья-то невидимая рука направляет меня. Я шел через всю страну с юга на север, постепенно приближаясь к границе. Наконец в Турине я получил послание, где было сказано, что следующий пункт — предпоследний. Этим пунктом была Монтеальба — крошечная альпийская деревушка на самой границе — место, где мы сейчас находимся. Здесь я должен получить окончательные инструкции.
Эстер Соккаи. Вы их получили?
Де Вольт. Пока нет. Надо подождать.
Эстер Соккаи. Сколько?
Де Вольт. Не знаю. Может, день, может — два. Может, дольше. Простите, но я не виноват в том, что вы здесь находитесь. Мои поиски не остались незамеченными. От меня потребовали отчета, и мне пришлось рассказать часть правды. Тогда это дело было взято под контроль вышестоящим руководством, и мне навязали эксперта.

Пауза.

Эстер Соккаи. Монсеньор де Вольт, я вас правильно поняла — вы, как загнанный, колесили по всей стране и забрались в эту богом забытую деревушку на конце света только на основании этих посланий весьма сомнительного свойства? Вы не думали, что это может быть розыгрышем какого-нибудь злонамеренного шутника? Вы не думали, как ваше поведение может быть воспринято со стороны?
Де Вольт. Сначала думал, потом — перестал. Я зашел слишком далеко, чтоб теперь все бросить. Считайте, что я услышал зов Божий.
Эстер Соккаи (про себя). Или не Божий. Впрочем, это уже не имеет никакого значения. Я услышала достаточно.
Де Вольт. Простите, что вы сказали?
Эстер Соккаи (встает). Я сказала, что я услышала достаточно.
Де Вольт. Достаточно для чего?
Эстер Соккаи. Для того, чтоб удалиться.
Де Вольт. Вы уходите? Зачем? Торопиться некуда. Посидите, еще выпьем.
Эстер Соккаи. Вам-то действительно торопиться некуда. А я немедленно уезжаю.
Де Вольт (ошеломленно). Уезжаете?
Эстер Соккаи. Да. Я уезжаю в Рим. К кардиналу Сегуре. Да-да, монсеньор де Вольт, к нему самому. И, уж не сомневайтесь, я предоставлю ему самый подробный отчет о нашей встрече. Может, даже присочиню немного. Вы были обречены с самого начала. Вас могло спасти только чудо — если бы икона была у вас, но чуда не произошло.
Де Вольт. Но почему?!
Эстер Соккаи. Просто работа — ничего личного. Кардинал Сегура не любит вас. Очень сильно не любит. Я ему только немного помогла. Впрочем, мне вы тоже не нравитесь. Вы — настоящий шизофреник, каковыми, впрочем, были и Теодахад из Танагасты, и Моисей, и апостол Павел, и прочие ваши дружки. Боюсь, что вас ждет незавидное будущее. Вы будете низвергнуты на самое дно того ада, каковым является ваша иерархия, и сосланы в какой-нибудь отдаленный приход в Суринаме, Буркина-Фасо или Лесото, например. Мне от души жаль вас. За сим с почтением откланиваюсь и ухожу. (Идет к двери.)
Де Вольт (очень возбужден, вскакивает, подбегает к Соккаи, хватает ее за руку). Но, мадам Соккаи, это нечестно, это несправедливо! Вы не можете так со мной поступить! Я же вам ничего не сделал! И потом — как вы сейчас поедете? Тут же горы! Погода может в любой момент испортиться, а вы и ваша ассистентка…
Эстер Соккаи (с презрением, перебивая). Вы бредите, де Вольт! У меня нет никакой ассистентки! А я доберусь, уж не волнуйтесь за меня.
Де Вольт. Нет ассистентки… Как интересно… (Успокаиваясь.) То есть, если я правильно вас понял, шансов у меня нет.
Эстер Соккаи. Ни единого. Пустите меня!
Де Вольт. Ладно. Тогда мне остается только одно. (Лучезарно улыбается.) Всегда хотел это сделать!

Хватает Соккаи за голову и смачно целует ее в губы, некоторое время Соккаи безуспешно пытается вырваться, яростно отбиваясь. Наконец у нее это получается, она с силой толкает де Вольта, тот падает, Соккаи убегает, де Вольт победоносно смеется.

Де Вольт (сквозь смех). Мельхиор! Мельхиор!!! (Тот осторожно высовывает голову.)
Мельхиор. Я тут, эччеленца.
Де Вольт. Да, ты, конечно, известный храбрец. Чуть что — в кусты. Всё видел?
Мельхиор. Всё. Вы, как всегда, неподражаемы.
Де Вольт. Да! Вот так — не мечом, но поцелуем — был сражен Сатана. Кстати, ты слышал, что она говорила про ассистентку?
Мельхиор. Слышал, и весьма озадачен этим. А вы что думаете?
Де Вольт. Врет, думаю. А может, и не врет. Может, ты совокупился с самым настоящим суккубом, который был послан к тебе самим Повелителем Тьмы, коим и является профессор Соккаи, в чем лично я, например, нимало не сомневаюсь.
Мельхиор (с отвращением). Фу, какая мерзость! Так что ж это получается, эччеленца, я…
Де Вольт (устало). Перестань причитать. У меня своих проблем хватает.
Мельхиор. Извините, эччеленца. Что вы теперь намерены предпринять?
Де Вольт. Из сложившейся ситуации я вижу три выхода. Первый — прямо сейчас встать и немедленно застрелиться. Впрочем, у меня нет оружия. Хотя всегда можно что-нибудь придумать.
Мельхиор (с тревогой). Эччеленца!
Де Вольт. Успокойся. Я шучу. Второй вариант — опять же прямо сейчас встать, быстро собраться, используя все мыслимые и немыслимые способы, постараться добраться до Рима раньше нее и там попытаться что-либо предпринять. Но этот вариант мне тоже не нравится. Сама мысль о том, что надо встать и произвести какие-то нелепые телодвижения, не имея даже твердой уверенности в благополучном конце, — эта мысль приводит меня в ужас. Поэтому в данном случае я голосую за непротивление злу.
Мельхиор. Это как?
Де Вольт. Это значит — сидеть здесь, ничего не предпринимать и положиться на Всевышнего. Этот вариант мне нравится более всего. К тому же у меня еще достаточно спиртного.
Мельхиор (с отчаянием). Но, эччеленца…
Де Вольт (прерывает). Хватит, Мельхиор. Ты не понимаешь — спор об Иове не закончен до сих пор, и сейчас Иов — это я. Тот, кто писал эти письма — кто бы он ни был, — не может меня бросить вот так. Я это знаю, и он это знает. Что-то должно произойти. У мудреца в запасе целая вечность. И я готов ждать, пока в радиусе километра от меня будет хоть капля этанола. А сейчас — иди и приведи мне нашего хозяина.
Мельхиор. Но зачем?
Де Вольт. Я хочу с ним выпить. Я в этом нуждаюсь. Прости меня, Мельхиор, но сейчас взгляд твоих честных глаз, исполненных муки, для меня невыносим. Моя душа истерзана и алчет покоя. В данный момент больше всего на свете я хотел бы находиться в обществе простого хорошего человека, не обремененного излишним интеллектом. Иди же, Мельхиор. И поторопи его, ибо я жажду.

Мельхиор отходит к двери, топчется там в нерешительности.

Мельхиор (со страданием в голосе). Эччеленца…
Де Вольт (мягко). Мой верный Мельхиор, ты боишься, что я наложу на себя руки. Зря. Обещаю тебе, что со мною все будет хорошо. Мне приятно сознавать, что моя судьба хоть кого-то волнует. Прошу тебя, пойди приведи хозяина. Пожалуйста.

Мельхиор уходит. Пауза. Де Вольт берет со стола книгу, читает.

Де Вольт. «Что такое человек, что Ты столько ценишь его и обращаешь на него внимание Твое; посещаешь его каждое утро, каждое мгновение испытываешь его? Доколе же Ты не оставишь, доколе не отойдешь от меня, доколе не дашь проглотить слюну мою? Если я согрешил, то что я сделаю Тебе, страж человеков? Зачем Ты поставил меня противником Себе, так, что я стал самому себе в тягость? И зачем бы не простить мне греха и не снять с меня беззакония моего? Ибо, вот, я лягу в прахе; завтра поищешь меня, и меня нет».

Стук в дверь.

Де Вольт (моментально напуская на себя веселость). А, хозяин! (Входит хозяин.) Рад вас видеть! Как ваше самочувствие?
Хозяин (ему очень плохо). Прескверно, святой отец. Юноша ваш тоже неважно выглядит. Просил вот, чтоб я зашел.
Де Вольт. Да-да, милейший. Как вы смотрите на то, чтобы поправить здоровье?
Хозяин (оглядываясь). Э-э… понимаете, моя супруга…
Де Вольт. Да ладно, бросьте. У меня отличный коньяк. (Наливает.) Совсем не похож на тот ужас, что мы вчера пили. Выпейте, вам полегчает. Знаете, как говорится, — железо острится об железо. (Чокаются, пьют.)
Хозяин. Спасибо вам, святой отец. Вы меня просто спасли. А то супруга моя заперла буфет — и, сами понимаете…
Де Вольт. Понимаю. Вот они — прелести целибата. Скажите, у вас ведь постояльцы нечасто бывают?
Хозяин. Очень редко, святой отец, еле концы с концами сводим. А в такое время года — так вообще.
Де Вольт. А вот эта женщина, что приехала вчера вечером, — она одна была?
Хозяин. Не знаю, святой отец. Понимаете, моя супруга ею занималась, а мы с вами в это время…
Де Вольт. Да, понимаю. А вы не можете узнать?
Хозяин (смущенно). Она сердита на меня. Не хочет со мной разговаривать. Это пройдет, но лучше денек ее не трогать.
Де Вольт. Ваша жизнь не легка. На ее фоне мои горести кажутся такими мелкими.
Хозяин (с участием). У вас какое-то горе, святой отец?
Де Вольт. Можно и так сказать. Я посрамлен в своих начинаниях, и меня ждет изгнание в страну варваров. Да, именно. В страну варваров. Как Овидия. Читали Овидия? Впрочем, извините — это не корректный вопрос. Скажите, а что там за погода на улице?
Хозяин. Очень плохая. Буря будет, наверное. Как прошлой ночью. Бедный Пьетро всю ночь у двери простоял. И до сих пор стоит.
Де Вольт. Пьетро? Кто такой Пьетро?
Хозяин. Слуга наш. Хороший парень, смышленый, да вот беда — глухонемой. У него собака есть, щенком подобрал, сам вырастил, только его понимает; он без голоса ее зовет, как она его слышит — уму непостижимо. А вчера перед самой бурей она пропала. Погулять пошла, что ли. С ней такое бывает. Пьетро ее всю ночь звал. По-своему. А ее все нет. Жаль его. В такую ночь вряд ли кто-нибудь выживет на улице.
Де Вольт (про себя). Это точно. Как она собирается ехать? Не иначе как на помеле.
Хозяин. Что вы говорите, святой отец?
Де Вольт. Да так, не обращайте внимания. А что же ваш приятель — капитан? Ему, наверное, тоже сейчас несладко. Может, позовем его?
Хозяин. Боюсь, что он не придет. Он молится.
Де Вольт (удивленно). Молится?! Он?! Еще вчера вечером он был закоренелым безбожником.
Хозяин. Что поделать, святой отец, люди меняются. Произошло несчастье.
Де Вольт. Да, сегодня несчастья следуют одно за другим. Что у него случилось?
Хозяин. Тут у нас граница рядом, и, сами понимаете, глаз да глаз нужен — мало ли чего. Капитан вчера отправил патруль — десять солдат и капрала. Капитан допустил ужасную ошибку — он не посмотрел сводку погоды. А ночью была буря. Ветер вырвал несколько деревьев, все ущелье замело снегом. И их до сих пор нет. Страшно говорить об этом, но, наверное, они уже мертвы. А капитана ждет трибунал. На его совести — гибель десяти человек.
Де Вольт. А капрал?
Хозяин. И капрал. В лучшем случае его понизят в звании и пошлют в какой-нибудь дальний гарнизон.
Де Вольт (про себя). В страну варваров. Хотя глуше места, чем здесь, мне не приходилось видеть. Странно, до чего его положение похоже на мое. (Хозяину.) Вы считаете, что у них нет никаких шансов?
Хозяин. Знаете, святой отец, я ведь из местных. Горец, так сказать. Вырос тут. И я вам скажу — нет ничего страшнее бури в горах. Заблудиться — раз плюнуть. А эти парни — новобранцы. Гор отродясь не видели.
Де Вольт. А капрал?
Хозяин. Капрал Джулаццо — это особый разговор. Понимаете, он — с юга. Там такая же глушь, что и у нас, только гор нет. Настоящий дикарь. Мне, честно говоря, кажется, что он и читать-то не умеет. Хотя у начальства на хорошем счету. Усерден, исполнителен. Сержантом мечтал стать.
Де Вольт (отстраненно). Да, все мы мечтали… (Хозяину.) Знаете, я думаю, нам стоит пойти к капитану. Я же священник все-таки. Утешать людей — меня этому учили. Помолюсь вместе с ним. Я, правда, изрядно выпил, но это ничего.
Хозяин. Вы очень добры, святой отец. Я думаю, капитану будет приятно.

Внезапно в комнату вваливается фигура в плащ-палатке, усыпанной снегом. Де Вольт и Хозяин замирают. Фигура снимает капюшон. Это капрал Джулаццо.

Хозяин (со страхом). Джулаццо, это ты? Ты жив?
Капрал. Уж жив — так жив, живее не придумаешь. Ну, я вам скажу, и ночка была, чертовски неприятная. А, святой отец, прошу простить. (Подбегает к ошеломленному де Вольту, целует ему руку.) А вы тут пьете! А мне можно? А то, знаете, замерз, как собака какая-то. (Наливает, пьет.) Вот это вещь! Вот это напиток!!! (Хозяину.) Не то что это пойло, которым вы нас потчуете.
Хозяин. Джулаццо, перестань метаться и скажи толком — все целы? Капитан весь извелся.

Джулаццо периодически наливает и пьет.

Капрал. Все, все. Разве что кое-кто пальцы пообморозил, так, пустяки. А капитану, сказать по правде — но это между нами, — голову оторвать надо. Так нас подставить! Если б не я, все б полегли.

После всех потрясений де Вольта начинает клонить в сон.

Де Вольт (сонно). Несомненно, Господь простер над вами свою длань.
Капрал. Это вы хорошо сказали, святой отец! Уж простер — так простер!
Хозяин. Джулаццо, не томи, давай, рассказывай.
Капрал. Да что там рассказывать. Сначала все было нормально — идем, красотами любуемся. А потом — началось. Снег, ветер, не видно ни хрена. (Извиняющийся жест в сторону де Вольта.) Святой отец, ну, вы понимаете. Идем, как слепые. Хорошо, что я заметил пещерку. Маленькую такую, и костра негде развести. Забились туда, как бараны, стоим задницами тремся. (Де Вольту.) Святой отец… (Хозяину.) Э, а наш-то монсеньор того — уснул.
Хозяин. Тише. Он очень устал.
Капрал. Хе! И врезал, видать, хорошо.
Хозяин. Много ты понимаешь. Этот монсеньор непростой. Вчера он перепил нас с капитаном.
Капрал (восхищенно). Да вы что!!! Это ж подвиг!!! (Смотрит на де Вольта с уважением.) Это вам не по горам лазить. Знаете, давайте его уложим, что ли. А то — вот так сидит, нехорошо как-то.
Хозяин. Давай.

Берут де Вольта под руки, оттаскивают на диван, укладывают.

Хозяин. Ну, давай дальше. (Наливают, пьют.)
Капрал. А что дальше — просидели там всю ночь, замерзли как сволочи. Утро наступило, буря кончилась — а толку, дорогу-то никто не помнит. Тут орлы мои приуныли и давай бунтовать — это ты нас сюда завел и все такое — и смотрят как-то так нехорошо. Тут уж и я приуныл, думаю, попал ты, Джулаццо, крепко попал. Но виду не подал, передернул, значит, затвор и говорю так ласково: «Ну что, недоноски, кто глотнет моего выхлопа?» И тут вспоминаю: стоп — у меня же есть карта!
Хозяин. Брось заливать. Какая такая карта?
Капрал. А вот. (Достает.) Красивая такая, все как на ладони видно. Вчера взял тут внизу. Захожу, смотрю — лежит. Думаю, капитан оставил, чтоб нам, бедолагам, легче было. Вот, как про карту вспомнил — тут и говорю: отставить бунтовать, в колонну по одному стройся, все за мной. И вот иду, смотрю по карте, бойцы сзади ковыляют. И ни хрена ж не понимаю — но вида не показываю. А что делать — авторитет командира и все такое. И что ж вы думали — и двух часов не прошло, как мы пришли в Монтеальба. Так-то вот!
Хозяин. Джулаццо, ты меня извини, но ты же имя свое прочесть не сможешь. Как же ты карту разобрал?
Капрал. А что там разбирать? Смотри да иди.
Хозяин. Дай глянуть. (Берет карту, смотрит, начинает смеяться.)
Капрал. Э! Вы чего?
Хозяин. Это, дорогой мой, вообще не наших мест карта. Это карта Пиренеев. А это — поселок возле Сангуэсы, я эти места хорошо знаю, там сестра моя живет. Двоюродная, замечу.
Капрал. А! Какая разница. Горы везде одинаковые. А карта — она и в Африке карта. Что вы мне рассказываете? — вон тут еще гостиница ваша красной точкой отмечена.
Хозяин. Это не моя гостиница, это гостиница в поселке. И вообще, это карта не капитана, а монсеньора де Вольта. Вот, тут написано. Ты меня прости, конечно, Джулаццо, но ты — форменный болван.
Капрал. Но-но! Поосторожней с болваном-то! Можно и в голову получить. А насчет карты — я вот что скажу: какая разница, что это за карта. Главное, что она меня спасла и ребят моих. Если б не она, лежали бы мы там, как куры замороженные. А теперь мне точно сержанта дадут. Ладно, пойдем к капитану. Надо ж отчитаться. Да-а, думал я карту эту себе оставить, в рамочку да на стенку. Но раз она монсеньора — оставлю ему. Положу вот сюда. (Кладет карту де Вольту на грудь.) Проснется — заметит. Обрадуется, наверное.

Уходят. Де Вольт спит. Делает движение рукой, карта падает на пол. Слышна вьюга, и сквозь вьюгу пробивается собачий лай.

— Вам, смелым искателям и всем, кто когда-либо плавал под коварными парусами по страшным морям, — вам, опьяненным загадками любителям сумерек, чья душа привлекается звуками свирели ко всякой обманчивой пучине, — ибо вы не хотите нащупывать нить трусливой рукой, и где можете вы угадать, там презираете вы исследование, — вам одним расскажу я загадку, которую видел я — призрак, представший пред самым одиноким.
(Фридрих Ницше)

Отец, мы блуждаем во тьме,
Отец, мы ничего не понимаем
И, блуждая во тьме, преклоняем голову.
(Песня индейцев племени Сайневе)

Действующие лица:
Первый безымянный
Второй безымянный
Первая горничная
Вторая горничная
Посыльный, он же господин Фогт, председатель магистрата
Его жена
Капитан

Комната в гостинице. Вечер. Начинает смеркаться. В комнате два человека — Первый безымянный и Второй безымянный. Первый сидит на переднем плане за столом, его лицо закрыто. Второй стоит где-то в глубине сцены, в темноте или вообще за ширмой. Его не видно. Слышен голос. Кто говорит — непонятно. Это может быть любой из двух. Но на самом деле — это Второй.

«Во время оно стоял град на берегу моря, ныне ушедший на дно его, и был во граде том дивный дворец, возведенный в древние века искусными зодчими. И жили в том дворце девы, собранные со всей страны для обучения различным наукам и прочим премудростям, необходимым для жизни в миру. И слыли те девы весьма сведущими в звездах, словах и числах, а более учености своей, поистине необыкновенной, славились они своей красой и добродетелями, коих было у них множество неисчислимое. И сходились странники с дальних краев обитаемых земель, дабы узреть воочию все то многообразие форм, в коих воплотил Господь красоту и мудрость. И были те девы прекрасны ликом и помыслами, кожей светлы и смуглы также, волосы же их были рыжими, как пламя, горящее на жертвеннике, черными, как самый глубокий траур, и — белокурыми, как легкие облака, пролетающие над городом. И когда милосердный вечер тяжелой дланью опускал жаркое солнце в прохладную влагу далеких горизонтов, наступало благостное отдохновение после дня, проведенного в трудах на нивах познания, и тогда собирались девы у окон, смотрели на бескрайнее море, лежащее пред их очами, и думали о том, как кипит вода в том месте, где солнце нисходит в бездну морскую. Они созерцали тонущее светило и с восторгом и ужасом ждали последний луч — безнадежный, отчаянный и страшный в своей обреченности. Горе мореплавателю, ставшему на пути у луча! Будь это челн рыбака, купеческое судно или грозный военный корабль — будет он объят пламенем, которого не погасить и не избежать. Если же стоящий на берегу узрит тот луч, то будет ему наказанием слепота или безумие. Все это ведали премудрые девы и в надлежащий миг закрывали глаза, сквозь щит, сотворенный из плоти, чувствуя биение гибнущего света. Невыразимая печаль овладевала их сердцами, и шли они спать в величайшем смущении». (Второй безымянный выходит на свет. Его становится видно.) Этот фрагмент манускрипта, покрытый пылью листок, я нашел в библиотеке одного захолустного местечка. Библиотека была пуста, кроме меня и старичка-библиотекаря там никого не было. Я сунул листок в карман и ушел незамеченным.

Первый безымянный. Получается, что вы его украли.
Второй безымянный. Значит, украл. Этот листок — наверняка подделка и не имеет никакой ценности. А меня это повествование чем-то тронуло. Вы когда-нибудь видели закат на море?
Первый безымянный. Очень много раз. Очень много.
Второй безымянный. Людям свойственно низводить все до своего понимания. Бог создал мир, а человек — миф о сотворении; людям дали десять заповедей, а они запомнили лишь закон Талиона. Знаете, я тоже очень много раз наблюдал закат на море, и каждый раз в последний момент закрывал глаза, как те девушки. Каждый раз мне казалось, что произойдет что-то страшное.
Первый безымянный. Что же могло произойти?
Второй безымянный. Не знаю. Взрыв, пожар, всемирный потоп, конец света. Но ничего не происходило. А прочитав этот отрывок, я понял, что все-таки что-то было там, в темноте, за моими глазами. Может быть, и стоит как-нибудь их открыть. (Пауза.) Вы, случайно, не видели мой блокнот?
Первый безымянный. Вы поэт, друг мой, поэт, и, как все поэты, невероятно рассеяны. Вот он, ваш блокнот. А я вот, знаете ли, никогда не закрывал глаза, когда смотрел на закат. И что же вы думали…
Второй безымянный (перебивает).С вами ничего не случилось.
Первый безымянный. Отнюдь! У меня теперь слабое зрение, и, кроме того, я три месяца лечил свои расстроенные нервы на одном из горных курортов.
Второй безымянный. Вот как?! И что же — вы мне не верите?
Первый безымянный. Конечно, верю! (Улыбается.) Просто за прошедшее время либо луч ослабел, либо люди окрепли — одно из двух. Знаете что — простите за прозу, но я очень хочу есть. Давайте закажем ужин.
Второй безымянный. Да, это неплохая идея. Я, признаться, тоже проголодался.

Первый безымянный звонит в звонок. Входит Первая горничная.

Первая горничная. Что вам угодно?
Первый безымянный. Мы хотели бы заказать ужин в номер. Ужин на двоих и вина — бутылку. Нет, лучше — две.
Первая горничная. Будет исполнено, господа. Не успеете и глазом моргнуть. (Уходит.)
Второй безымянный. Ну, насчет глаза — это она погорячилась. Ждать придется долго. Знаю я эти гостиницы.

Пауза.

Первый безымянный. Вам не показалось, что здесь все как-то не в себе? Как будто боятся чего-то? И на нас так странно косятся?
Второй безымянный. Вы тоже это заметили? А я уж подумал, что у меня начинается мания преследования.
Первый безымянный. Что ж, может, мы оба ей подвержены. В конце концов, наверняка все эти странности — просто проявления элементарной провинциальной ксенофобии.
Второй безымянный. Красивое слово. Греки были мастера давать определения.
Первый безымянный. Но все-таки, вы знаете, какая-то мистика тут есть. Например — этот город не обозначен на карте.
Второй безымянный. Не может быть, город-то далеко не маленький!
Первый безымянный. Честное слово! Сейчас я вам покажу. (Ищет карту, показывает.) Вот, видите — линия побережья. Вот дорога, по которой я ехал. А вот здесь должна быть развилка и поворот направо, к полуострову. Вместо этого тут условные знаки, означающие пустоши. И даже полуострова нет.
Второй безымянный. Странно, конечно. Но это может быть просто ошибка. Небрежность в работе, пьяный наборщик — вы же знаете, как это бывает.
Первый безымянный. Да, конечно. Но все равно — мне тут как-то не по себе. Возможно, я завтра уеду. (Подходит к окну.) Вслушайтесь — какая тут дикая тишина. Ничего человеческого не слышно. Только ветер и прибой.
Второй безымянный. Это место слишком далеко от моря. Но вам хочется слышать прибой — и вы его слышите.
Первый безымянный. Еще я слышу, что вы взволнованы. У вас сердце стучит.
Второй безымянный. У меня нет сердца. Так мне сказала одна женщина. (Грустно улыбается.)
Первый безымянный. Иногда хорошо не иметь сердца. Оно может выдать в неподходящий момент. Вы знаете историю про конюха и королеву?
Второй безымянный. Что-то припоминаю. Это была жена Агилульфа, короля лангобардов…
Первый безымянный. Да. Конюх возжелал ее и овладел ею, выдав себя за короля.
Второй безымянный. Эта достойная дама, очевидно, была очень глупа. Хотя наверняка столь же хороша собой. Иначе конюх бы так не рисковал.
Первый безымянный.Агилульф заподозрил неладное и решил найти предполагаемого преступника. Он прошел в помещение, где спала челядь, — что-то вроде казармы — и стал слушать сердца у спящих. У конюха сердце билось как маятник — от пережитого экстаза или от страха, скорее, сразу по двум причинам.
Второй безымянный. Этот варварский король был неплохой психолог. А чем кончилась эта поучительная история?
Первый безымянный. Король отложил расправу до утра. Взял ножницы, выстриг у конюха клок волос и с чистой совестью отправился спать. Конюх же был хитрый малый и состриг локоны у всех спящих. Порок так и остался безнаказанным.
Второй безымянный. Одного не понимаю — почему бы королю не взять фонарь, светильник, факел — чем там они пользовались — и не посмотреть наверняка?
Первый безымянный. Ну, он же был король, а не лавочник. (Улыбается.) Тогда бы эта история потеряла всю романтику.
Второй безымянный. Такое могло случиться только в те времена, когда царила святая простота нравов. Sanctasimplicitas. Сейчас иной королевский конюх может прожить всю жизнь, так и не увидев королевы.
Первый безымянный. Аминь! (Улыбается, поднимает руки вверх и разводит их в стороны.) Единственное, что хорошего я вижу в моем пребывании здесь, так это наше знакомство.
Второй безымянный. Я тоже весьма рад нашей встрече, хотя я редко вот так сразу проникаюсь симпатией к людям. Я, в общем-то, мизантроп. Но в этих местах встретить живого человека — просто чудо — это я понял.
Первый безымянный. Да уж. Места тут гиблые. Даже оторопь берет. О чем вы думали там, на набережной?
Второй безымянный. Я смотрел на мертвого дельфина, выброшенного на берег. У него был разорван живот, и какая-то морская птица с упоением терзала его внутренности. Глядя на эту картину — настоящее торжество смерти, — я думал об орле и Прометее, о падении Беллерофонта, о гибели Трои, о печальном конце отважного Язона, погребенного под останками собственного судна; я думал о магии моря, о том, что заставляет людей срываться с насиженных мест, об островах — камешках в ладонях материков, о Ганноне, Ганнибале, финикийцах и возникновении письменности. Дельфин, кстати, ужасно вонял. Потом появились вы.
Первый безымянный. Я просто путешествовал. Шел сильный дождь. Он шел несколько суток, и я начал ощущать себя Ноем — или одним из его детей — Хамом, скорее всего. Неожиданно передо мной появилась развилка, о которой я вам говорил, и дорожный указатель с расстоянием до города. Я не верил своим глазам. Все это было так загадочно, что я не мог преодолеть искушение и повернул направо. Так я очутился в этом городе, странном месте, которого нет на карте. Мне начало казаться, что все мои чувства обманывают меня самым подлым образом. Я видел полуостров — клык, вонзившийся в плоть моря, я видел дома, чьи камни свидетельствовали об их древности, я видел людей, самых настоящих, обычных людей, которые занимались ремеслами, нянчили детей и ходили в церковь, — я даже видел пастора — он был толст и румян. (Переводит дух.) Я увидел гавань без единого паруса, набережную и вас, стоящего у парапета, задумчивого и неподвижного. Я подошел и заговорил с вами.
Второй безымянный. Я вздрогнул от вашего вопроса. Вы спросили, который час.
Первый безымянный. Да. Вы ответили, что у вас нет часов.
Второй безымянный. Тогда вы сами достали часы из кармана и сказали — начало первого. День поднялся на вершину и начал падать.
Первый безымянный. …и начал падать — так я сказал. Потом вы спросили, почему я, имея часы, узнавал время у вас.
Второй безымянный. Должен же я как-то начать разговор — ответили вы.
Первый безымянный. Иной разговор не стоит и начинать — так сказали вы и улыбнулись, странно улыбнулись, опустив уголки рта вниз.
Второй безымянный. Потом вы сделали предположение, что я не местный.
Первый безымянный. Правильное предположение. Вы ответили, что на земле все люди — не местные и только Господь у себя дома.
Второй безымянный. Да, так я ответил и тотчас устыдился собственной резкости. Вы ведь не желали ничего дурного, вы были со мной учтивы, вы просто хотели поговорить с кем-то, вы так устали от одиночества, и я, признаться, тоже. Ведь одиночество — хорошее лекарство, если не употреблять его в больших количествах. Тогда к нему привыкаешь, и оно становится ядом, наркотиком, безумием; одиночество начинает спать в твоей кровати и сталкивать тебя на пол во сне; оно пересаливает твою пищу, закрывает книгу на нужной странице, прячет карандаши в дальние места, распахивает окна, когда на улице ливень; оно становится господином и повелевает тобой… (Пауза.) Я поднял глаза и повернулся.
Первый безымянный. В тот же миг раздался шум крыльев. Птица бросила падаль и улетела. Мы ее напугали.
Второй безымянный. Птица не боялась нас, когда была голодна. Насытившись, она почувствовала страх и исчезла, но она обязательно вернется, еще миллионы раз вернется. Сейчас я закрываю глаза и представляю себе жуткий мир, в котором есть только мертвый дельфин и птица, поедающая труп, и больше никого. Но — только на первый взгляд. Ведь, когда птица закончит свою трапезу, ей будет больше нечего есть, и она умрет от голода рядом со скелетом своей жертвы; тогда прилетит другая птица, поменьше, и пожрет ее — и так целую Вечность. Думая об этом, я начинаю сходить с ума.
Первый безымянный. Успокойтесь, друг мой. Вы взволнованы, ваши нервы напряжены, дурные мысли наводят на вас тоску. Эта гостиница, конечно, — не лучшее место в мире, но и тут можно найти маленькие радости, а они-то и есть самые приятные. Скоро принесут ужин, дивный горячий ужин. И вино, старое, доброе, красное вино — это вас утешит, поверьте моему опыту. А завтра мы уедем отсюда.
Второй безымянный. Да, да, вы правы. Что-то я совсем разошелся. Здешний воздух просто чудовищно действует на мое воображение. Я ведь, знаете, заблудился под этим проклятым дождем, о котором вы говорили, и попал сюда совершенно случайно. Здесь же все — как везде, но понимаете, в чем дело, — там, в гавани, нет ни одного корабля, ни единого — вот, что странно. Вы же видели эту гавань, она как пасть, распахнутая для укуса, и два причала-зуба на противоположных сторонах, и еще этот дельфин…
Первый безымянный. Ну вот, вы опять за свое. Успокойтесь, ради бога!
Второй безымянный. Да нет же, послушайте! Тот причал, который справа, — он старый, заброшенный, никто им не пользуется вроде, но все тут как бы и сторонятся его, и в тоже время внимательно так смотрят в ту сторону — вы не заметили?
Первый безымянный. Умоляю вас, поберегите нервы! Это все — ваше расстроенное воображение. (Стук в дверь.) Ну вот, ужин. Войдите!

Входит Посыльный с письмом.

Посыльный. Здравствуйте.
Первый безымянный. Здравствуйте.
Второй безымянный. Добрый день.
Посыльный. Я из городского магистрата.
Первый безымянный. К нам? Вы не ошиблись?
Посыльный. Я с письмом. Там все сказано. (Кладет письмо на стол и уходит.)
Второй безымянный. Это что, тоже мое расстроенное воображение?
Первый безымянный. Сейчас посмотрим — кто ж тут нам пишет письма. (Читает.) «Городской магистрат с почтением приветствует двух путешественников и настоятельно советует, просит, рекомендует, требует до наступления темноты покинуть город. В противном случае оставляем за собой право действовать по своему усмотрению».
Второй безымянный. Ну, так у кого расстроенное воображение?
Первый безымянный. Я мог бы подумать, что это кто-то глупо пошутил, — но ведь тут у нас нет никаких знакомых. (Смотрит на письмо.) Печать вроде настоящая. Хотел бы я знать, что может означать «действовать по своему усмотрению»? Не убьют же нас тут.
Второй безымянный(смотрит на письмо). И что мы будем теперь делать? Уедем?
Первый безымянный. Вот уж нет! Меня так просто не прогонишь. Скажите, пожалуйста — по своему усмотрению! Мы что — преступники какие-нибудь? Они тут все с ума посходили!
Второй безымянный(тихо). Не исключено… (Пауза.) Мне не дали договорить… Понимаете, я сегодня слышал… Это так странно… В общем, я слышал, что сегодня ночью должен прийти корабль.
Первый безымянный(нервно). Давно пора! Ну и что тут такого?
Второй безымянный. Он придет к заброшенному причалу!
Первый безымянный. Какая разница!
Второй безымянный. Они говорили, что это корабль-призрак!

Пауза.

Первый безымянный. Призрак?
Второй безымянный(смущенно). Да.
Первый безымянный. Корабль-призрак приходит к призраку причала. (Пауза.) И что вы думаете по этому поводу?
Второй безымянный. Не знаю. (Раздраженно.) Но я ведь не сам это придумал!
Первый безымянный. Я бы не удивился. А вы сами верите в корабль-призрак?
Второй безымянный. Трудно сказать. Если я смогу это себе представить, то, наверное, смогу и поверить.
Первый безымянный. Можно представить призрак человека. Если у человека есть душа. Но как представить призрак дерева, призрак металла, призрак ткани, призраки веревок — из чего делают корабли?
Второй безымянный(задумчиво-отстраненно). Может, и у них есть души. Может, и у птицы есть душа, и у дельфина — тоже, и, когда они оба умрут, душа птицы опять будет терзать душу дельфина.
Первый безымянный. Умоляю вас, перестаньте.
Второй безымянный. Ладно, ладно. Но все-таки — что нам делать?
Первый безымянный. Надо подумать. Можно, конечно, уехать, но эту мысль я отвергаю за ее малодушие. Можно порасспрашивать местных, если они, конечно, будут с нами говорить. Можно сходить и посмотреть самим.
Второй безымянный. Эта мысль мне нравится больше.
Первый безымянный. Да, это в вашем стиле. Но уезжать — это уж увольте.
Второй безымянный. Но вы же сами хотели уехать.
Первый безымянный. Да, я хотел уехать, но сам уехать, понимаете, а не так, чтоб меня прогоняли! (Берет письмо.) Нет, вы подумайте — по своему усмотрению!
Второй безымянный. Я вижу во всем этом десницу Божию.
Первый безымянный. Возможно, но странно, что она приняла форму произвола городских властей. (Нервно.) Ну, где же наша трапеза?!
Второй безымянный. Вы сейчас можете думать о еде?!
Первый безымянный. А почему бы и нет? Я целый день ничего не ел, да и вы тоже, а подобные происшествия подстегивают голод, и еще как. Вспомните об обычае обжираться на поминках.
Второй безымянный. Этот обычай всегда казался мне каким-то варварским.

Стук в дверь.

Первый безымянный. Ну наконец-то. Войдите!

Входят две девушки-горничные, одна с подносом, другая со свертком.

Первая горничная. Извините за задержку. Ваш ужин, господа. (Ставит поднос.)
Вторая горничная. Я принесла чистые простыни и полотенца.
Первый безымянный(обращается ко Второму). Может, попробовать порасспрашивать этих девушек? Мне кажется, что они против нас ничего не имеют.
Второй безымянный. Что ж, попробуйте.
Первый безымянный. Простите, девушки, я не покажусь вам навязчивым, если задам несколько вопросов?
Первая горничная. Ну что вы, конечно, спрашивайте.
Вторая горничная. Мы к вашим услугам, господа.
Второй безымянный(резко). Почему в гавани нет кораблей?
Первая горничная. В гавани два причала. Один старый, заброшенный.
Вторая горничная. Он может рассыпаться в любой момент.
Первая горничная. Да. А ко второму они не могут подойти.
Первый безымянный. Как это — не могут?
Первая горничная. Гавань обмелела. Веками море приносило песок, дно поднималось, и теперь ни один корабль не может войти в гавань.
Второй безымянный. А лодки рыбаков — почему нет их?
Вторая горничная. Потому что нет рыбы. С тех пор, как поднялось дно, рыба ушла. Господин директор библиотеки говорит, что в воде накапливается какой-то газ, и рыба там жить не может.
Первый безымянный. Сероводород! Этот газ смертелен для всего живого. Такое бывает в узких мелководных заливах.
Второй безымянный. А дельфин! Я видел на берегу мертвого дельфина!
Первая горничная. Несколько дней назад был сильный шторм. Его могло принести издалека.
Вторая горничная. Или он мог заблудиться, заплыть сюда и умереть. Море иногда выбрасывает мертвую рыбу.
Второй безымянный (нервно). Заблудиться… Умереть… Мы тоже заблудились, как этот несчастный дельфин, мир его праху… А вы, милые девушки, так похожи на птиц, у вас такие звонкие голоса… (Вкрадчиво.) А вы любите падаль?
Первый безымянный. Вы можете держать себя в руках? Как вам не стыдно! (К девушкам.) Девушки, прошу простить моего друга. Он не совсем здоров.
Первая горничная. Ничего страшного.
Вторая горничная. Мы не обижаемся.

Пауза.

Второй безымянный. Извините, пожалуйста. Не знаю, что на меня нашло. Скажите, девушки, вы когда-нибудь видели закат на море?
Первая горничная. Очень много раз.
Вторая горничная. Очень много.
Первая горничная. Этот полуостров — единственное место на северном побережье, где можно видеть закат на море.
Вторая горничная. В других местах солнце садится за материк.
Второй безымянный. И с вами ничего не случалось?
Первая горничная. Конечно, ничего.
Вторая горничная. А что могло случиться? Хотя один человек из местных ослеп.
Второй безымянный. Ослеп?
Первая горничная. Да. Это наша местная достопримечательность. Стоял на набережной, смотрел и — ослеп. А как ослеп, сошел с ума. Ходил по улицам и предвещал конец света.
Второй безымянный. Я хотел бы встретиться с ним.
Вторая горничная. Боюсь, что это невозможно.
Второй безымянный. Почему?
Первая горничная. Он умер сегодня утром. Гроб, катафалк, венок — все за счет магистрата.
Первый безымянный. Вот как! Интересное совпадение. Мы ведь приехали сегодня утром.
Вторая горничная. И привезли его смерть. Так говорят старики.
Первый безымянный. Что за чертовщина! Я смотрю — тут люди суеверны до абсурда.
Первая горничная. Да. Старики очень суеверны.
Вторая горничная. Это все море. Поживите у моря всю жизнь — тоже станете немножко сумасшедшими.
Второй безымянный. И вы тоже в это верите?
Первая горничная. Не знаю. Надо верить всему — или ничему не верить.
Вторая горничная. Так говорит наш пастор.

Пауза.

Второй безымянный. А что за корабль должен прийти сегодня ночью?
Первая горничная. Не знаю. Может, контрабандисты…
Первый безымянный. Контрабандисты? Но вы ведь говорили, что ни один корабль не может войти в гавань.
Вторая горничная. У старого причала дно глубокое. Там нет песчаных наносов.
Второй безымянный. Но ведь этот причал может рассыпаться в любой момент!
Первая горничная. Контрабандисты — народ отчаянный.
Вторая горничная. Да, такие парни — ничего не боятся.

Пауза.

Второй безымянный. Про этот корабль говорят и другое.
Первая горничная.Говорят и другое.
Второй безымянный. Говорят, что это корабль-призрак.
Вторая горничная. Такое говорят тоже.
Первая горничная. Старики очень суеверны. Местные предания, легенды — для них это все очень серьезно.
Первый безымянный. А вы сами верите в корабль-призрак?
Первая горничная. Молодежь мало верит в легенды. Хотя от моря можно ожидать всякого.
Вторая горничная. …можно ожидать всякого…

Начинают говорить нараспев, вкрадчиво.

Вторая горничная. …там много чудес…
Первая горничная. …там много тайн…
Вторая горничная. Там юдоль бытия странных созданий,
                                   что зачаты в битве Света и Тьмы…
Первая горничная. Там сирены, чьи песни так опасны для мореходов…
Вторая горничная. Что сосцами своими подобны
                                   дщерям земным,
                                  а бесплодное лоно их скрыто
                                   в тулово рыбье…
Первая горничная. Там Кракен — морской великан,
                                    глаза его грозны, глаза его гневны…
Вторая горничная. Когда он всплывает наверх,
                                   за остров часто тушу его принимают…
Первая горничная. И сходят люди на берег неверный,
                                  коварный берег,
                                   и разводят костры,
                                   чтоб приготовить пищу…
Вторая горничная. И сквозь кожу Кракен ощущает
                                   зажженное пламя,
                                   и уходит на дно морское,
                                   неся морякам гибель.

Начинают говорить резко, переходя почти на крик.

Первая горничная. Там Смерть плавает в лодочке утлой
                                   меж водяными валами…
Вторая горничная. В черном плаще из шелка,
                                   что ткали мертвые черви…
Первая горничная. Она посылает на все четыре стороны света,
                                   сквозь ночь, сквозь прилив и отлив,
                                   сквозь ветер, сквозь воздух…
Вторая горничная. …свои поцелуи-ключи, что запрут навечно
                                   глаза — замочные скважины, через которые
                                  бесстыжие люди глядели,
                                  как обнажается мир.

Успокаиваются.

Первая горничная. Там в каждой капле, каждой песчинке,
                                   в каждом пузырьке пены,
                                   сорванном бурей с гребня волны,
                                   таится чей-то скованный дух,
                                  пленный, в оковах бесплотных,
                                  приговоренный до скончания времени
                                  влачить свои дни в раздумьях
                                  и воспоминаниях.
Вторая горничная. Воспоминания их бывают дивны,
                                  и они их охотно вверяют
                                  слуху тех, кто согласен им внемлить…
Первая горничная. И есть среди целого сонма историй одна.
Вторая горничная. Это было давно.
Первая горничная. Очень давно.
Вторая горничная. Тогда была война. Тогда вообще часто были войны. И этот город, ныне приходящий в упадок, был большим портом.
Первая горничная. Один из самых больших портов того времени. И в нем стояли корабли, великое множество кораблей, с резными бортами, с парусами, которые шили трудолюбивые работницы в мануфактурах по всей территории низменных земель.
Вторая горничная. Корабли выходили в море, была война, и пушки стояли на кораблях, простуженные медные горла, которые кашляли и плевали больную, воспаленную чугунную слизь на деревянные палубы.
Первая горничная. В городе жил молодой моряк. Он любил одну девушку. Любовь — в начале всех историй.
Вторая горничная. Девушка тоже любила моряка. Они поженились.
Первая горничная. …они поженились в старой церкви на набережной, которая цела до сих пор, и поклялись любить друг друга вечно, в богатстве и в бедности.
Вторая горничная. …в богатстве и в бедности… Моряк был небогат, девушка тоже, ему нужно было кормить семью, и он не мог придумать ничего лучше, как стать капером.
Первая горничная. Он взял каперский патент — патент на убийство, поставил несколько пушек на свой маленький корабль, набрал команду бесстрашных и бессовестных авантюристов и отправился на войну.
Вторая горничная. А корабль его звался «Призрак» — странное имя для корабля, а на корме его было соломенное чучело, размалеванное и одетое в саван, — чтоб отгонять духов моря, так он говорил и смеялся.
Первая горничная. И молодая жена его смеялась и махала рукой, а вторая рука у нее была занята, ею она качала колыбель, в которой спал младенец — их сын, крепкий мальчик с глазами отца и волосами матери.
Вторая горничная. Моряк отправился на войну. Он участвовал во многих сражениях, ему везло — он остался невредим; ему не везло — богатство обходило его стороной, золотой дождь не задерживался в его ладонях.
Первая горничная. Однажды во время сильного шторма он выловил в море жертву кораблекрушения — старого купца, несчастного разоренного торговца, бежавшего от кредиторов и чудом спасшегося среди разъяренной стихии на ветхом сундуке, содержавшем все его достояние. Моряк попытался выходить беднягу — ибо он имел доброе сердце, наш славный моряк, — но все попытки были тщетны.
Вторая горничная. Жизнь отказывалась задерживаться в дряхлом теле, и купец умер у него на руках, оставив ему в благодарность за участие…
Первая горничная. Не золото!
Вторая горничная. Не драгоценные камни!
Первая горничная. Не карту клада!
Вторая горничная. Не ключ к таинственной пещере!
Первая горничная. Нет, он оставилему большую пачку акций.
Вторая горничная. Ибо тогда уже были акции.
Первая горничная. …акций, вложенных в заброшенные рудники где-то в Малакке, где искали золото, но так и не нашли.
Вторая горничная. Моряк мало что понимал в бумагах и не знал о пользе, которую они могут принести. Он отдал их на хранение своему старшему помощнику.
Первая горничная. Превратности войны их разлучили. Был жестокий бой, корабль пошел ко дну, моряк попал в плен, старший помощник успел бежать в пробитой шлюпке, унося с собой бумаги.
Вторая горничная. Моряк попал на галеры, его приковали тяжелой цепью к огромному веслу, и, обливаясь потом, он греб вместе со своими товарищами по несчастью. Но ему повезло — на галере случился бунт, и рабы обрели свободу. Моряк вернулся домой таким же бедняком, как и раньше.
Первая горничная. Его сын подрос. Его жена не упрекала его за безрассудство — ведь она его любила. Он опять ходил в море, но только затем, чтоб ловить рыбу.
Вторая горничная. Тогда здесь было много рыбы.
Первая горничная. Он ловил рыбу, продавал ее, кормил семью — а у него еще к тому же родилась дочь, — и тут он узнал новость…
Вторая горничная. …да еще какую новость!
Первая горничная. Он узнал, что на рудниках, на заброшенных рудниках его акций нашли… (хором) …золото!!!
Вторая горничная. И вот тут он опомнился.
Первая горничная. Как он себя корил!
Вторая горничная. Как он себя проклинал!
Первая горничная. Но тем не менее решил действовать. Не говоря жене об истинной причине отъезда и взяв в спутники своего земляка — старого товарища по военным походам, он предпринял утомительное и небезопасное сухопутное путешествие в некий город на юге страны, где, по слухам, жил ныне его бывший помощник, который остепенился и держал лавку, где торговал колониальными товарами.
Вторая горничная. Удача к нему благоволила. Он быстро нашел лавку в квартале торговых рядов и в лавке — своего помощника, который даже вроде бы и обрадовался визиту — похоже, он был честным малым. Помощник без лишних разговоров вернул вожделенный пакет.
Первая горничная. Так бедный моряк стал богачом. На радостях он закатил роскошный пир для своих друзей, распрощался с помощником и отправился домой.
Вторая горничная. Произошла странная вещь. Моряк, который всю жизнь был бессребреником и бесшабашным удальцом, внезапно стал осторожным и подозрительным. Обратный путь превратился для него в сущую муку. Сколько раз он в ужасе просыпался ночью на постоялых дворах и спешно ощупывал заветные бумаги! Да, богатство — это тоже крест. И довольно тяжелый.

Первая горничная. Наконец путешествие кончилось. Путники въехали в город и у ворот довольно холодно простились. Было раннее утро. Моряк ехал по своей улице — улица была длинная, они жили в самом конце — и слушал шум просыпающегося города. Он подъехал к дому — а ведь дома никто не знал, что он должен приехать. Он хотел явиться приятной неожиданностью.
Вторая горничная. Он тихо раскрыл дверь. Он тихо вошел. Его жена была на кухне, она собиралась купать дочку. Его сын сидел в комнате у камина и играл деревянным корабликом, подаренным отцом. Он тихо подошел к сыну, пресек его радостное восклицание и сказал: «Сейчас мы сделаем маме сюрприз».
Первая горничная. И с этими словами он начал раскладывать по полу акции — свое богатство, и это занятие его так увлекло, что он не остановился, пока не положил последнюю. Только тут он обернулся.
Вторая горничная. Лучше бы он не оборачивался. То, что он увидел, в один миг лишило его рассудка. Его сын, несмышленое дитя, все это время подбирал с пола акции и кидал их в камин, где полыхало жаркое пламя — на улице было довольно холодно. И в этот момент он как раз тянулся за последней бумажкой.
Первая горничная. Ярость, отчаяние, безумие тотчас овладели моряком. Не сознавая, что делает, он со всей силой взрослого мужчины ударил ребенка и поломал ему шею. Несчастный мальчик в мгновение ока испустил дух. А его отец, поняв ужас содеянного, схватил со стены двуствольный испанский пистолет — военный трофей — и выстрелил себе в рот сразу из двух стволов, и упал бездыханным, забрызгав мозгами и кровью стену, которую его жена побелила на прошлой неделе.
Вторая горничная. Его жена! Его жена как раз купала дочь в медном тазу на печке, и тут она услышала выстрел в соседней комнате. Она бегом бросилась туда — и что она увидела?!
Первая горничная. Взору ее предстало жуткое зрелище. Ее сын, ее первенец, дитя ее чресел, в неестественной позе лежал на полу без признаков жизни, а рядом с ним — ее любимый муж с дырой в голове и совершенно мертвый. Никто не осудит бедняжку за то, что она упала в обморок.
Вторая горничная. Сколько времени она пребывала без чувств — час или два — никто не знает. Но первой ее мыслью, когда она пришла в себя, — была мысль о дочке, забытой в тазу на печке.
Первая горничная. Она кинулась на кухню, и что она увидела там?!
Вторая горничная. Там, в тазу, на печке, кипел самый лучший бульон, который только можно приготовить из ребенка женского пола возрастом год и два месяца от роду.
Первая горничная. Несчастная женщина совершенно обезумела и решила покончить с собой. Она раскрыла ящик, где хранились ножи, выбрала самый острый на вид и начала его доставать. Нож не хотел выниматься. Тогда она дернула его еще, еще и еще, и тут кто-то толкнул ее в бок — и она услышала голос.
Вторая горничная. Голос говорил: «Дорогая, что с тобой? Ты же оторвешь мне руку!» Это был ее муж. Ей это все приснилось. Приснилось, понимаете!!! Это шутка!!! (Дико хохочут.)

Первый безымянный и Второй безымянный переглядываются и начинают ошарашено посмеиваться. Сзади появляются Посыльный и женщина.Увидев их, девушки замолкают, ойкают и убегают в панике.

Посыльный. Добрый вечер. Я — председатель городского магистрата.
Первый безымянный. Добрый вечер.
Второй безымянный. Здравствуйте, г-н Фогт.
Посыльный. Как вы меня назвали?
Второй безымянный. Г-н Фогт.
Посыльный. Откуда вы знаете?
Второй безымянный. Что?
Посыльный. Откуда вы знаете мою фамилию?
Второй безымянный. Я не знаю вашей фамилии. Фогт — так в Средние века называлась ваша должность. Но с другой стороны — ваша фамилия есть в письме, которое мы получили. Там ваша подпись. Я ее запомнил. Выходит — я знаю вашу фамилию.
Фогт(показывает на женщину). Это моя супруга (пауза), г-жа Фогт, как вы, наверное, успели догадаться.
Второй безымянный(с преувеличенной вежливостью). Добрый вечер, мадам. Не правда ли, сегодня прекрасная погода?
Первый безымянный(резко — Фогту). Позвольте, ведь это вы приносили письмо!
Фогт. Не стану отпираться. А что тут такого?
Первый безымянный. В общем-то, ничего, но…
Жена. Посыльный заболел. Разве не может председатель магистрата сам отнести письмо?
Фогт(серьезно). Мы ведь должны делать добро своим ближним.
Первый безымянный. Ваше письмо очень странное.
Фогт. Вы его прочитали?
Второй безымянный. Прочитали — и удивились.
Первый безымянный(резко). Ваше письмо — это что-то неслыханное! Собственно говоря — по какому праву…
Фогт. Успокойтесь! Всему свой черед. Насколько я понял, вы ознакомились с содержанием письма.
Второй безымянный. Ознакомились.
Жена. И решили не уезжать — не так ли?
Первый безымянный. Да, мы решили не уезжать.
Второй безымянный. В общем-то, мы и решить-то толком не успели. Но теперь уже вряд ли уедем.
Фогт. Хорошо. На другое мы и не рассчитывали. (Пауза.) У вас наверняка возникло множество вопросов?
Первый безымянный. Кое-что мы хотели бы выяснить.
Второй безымянный(задумчиво, отстраненно, ни к кому не обращаясь).
Однажды, странствуя, два пилигрима,
Возвращаясь из города Рима,
В самом сердце дремучего леса
Увидели то, чему здесь не место,
Как ковчегу Завета в храме Дагона, —
Они встретили ведьму, а с нею дракона.
(Внезапно, резко, будничным тоном.)
Вы знаете, г-н председатель, мой друг обнаружил, что вашего города нет на карте. Вы можете это объяснить?
Фогт. Могу. Вы наверняка знаете, вы ведь образованные молодые люди, что до XVIII века карты рисовались от руки или гравировались на металле. Это был долгий и трудоемкий процесс. Но потом наступила новая эра в картографии — набор. Карты набирались как книги, типографским способом, при помощи специальных форм. Так вот — когда составлялись новые карты, по какой-то роковой случайности была утеряна форма нашего полуострова, и линию побережья закруглили. Так наборщик уничтожил наш город. Это было так просто — без гнева Господнего, без небесного пламени, без потопа.
Первый безымянный. И что же, все так и оставили? И никто не протестовал?
Жена. Зачем? Может сам Всевышний наводил тогда порядок в своих картах и вычеркнул ненужное. Здешние люди всегда были фаталистами. Тем более что заметили это не сразу. Сперва корабли перестали заходить в гавань — и обмелело дно, потом со стороны суши все стали проезжать мимо — и дороги пришли в упадок. (С воодушевлением.) Но зато, вы знаете, мы тут не платим никаких налогов и войны обходят нас стороной. У нас тут свое маленькое государство, совсем суверенное, да.
Второй безымянный. Надо полагать, что глава государства — вы, г-н Фогт.
Фогт. Председатель магистрата обладает большими полномочиями.
Жена. Очень большими.
Первый безымянный. Так, с картой мы выяснили. Значит, у вас тут редко бывают посторонние?
Фогт. Почему — бывает — и заезжают. Как правило, случайные путники.
Второй безымянный. Вроде нас?
Фогт. Да, вроде вас.
Первый безымянный. И вы всем шлете подобные письма?
Фогт. Да. Такие письма посылаются всем приезжим.
Второй безымянный. И как они поступают в таких случаях?
Жена(зловеще улыбается). Все остаются. Люди так любопытны. Вот и вы остались.
Первый безымянный. Но, ради всего святого, объясните, что все это означает — это дурацкое письмо, эти сумасшедшие девушки, этот корабль-привидение…
Фогт. Письмо совсем не дурацкое. Девушек на вашем месте я тоже не стал бы так строго судить. Они молоды, шаловливы, им тут скучно. Они так редко видят новые лица. А про корабль вы сейчас узнаете.
Жена. Мы затем и пришли.
Фогт. Мы затем и пришли.

Жена. Кто из вас, ныне живущих в прекрасных дворцах,
            построенных из кирпичей скептицизма,
            не содрогнется ночью безлунной от мысли,
           и даже не мысли, а тени ее, промелькнувшей случайно…
Фогт. …О том, что в нескольких милях от стен неприступных
           по бурному морю несется корабль-призрак,
           чьи паруса наполняют ветра суеверий.
Жена. Но разве способны стать призраком доски?
           Нет, доски — мертвы,
           это лишь топором лесоруба казненное древо,
            чей труп потом расчленили на верфи.
Фогт. Но разве имеют душу веревки?
          Нет, их хватка мертва,
          как окоченевшие пальцы утопленника,
          многоликую гибель приемлют волокна растения,
           которое римляне назвали Cannabis sativa.
Жена. Но разве могут души иметь корабельные гвозди?
            Нет, расстается навек в горниле горячем
            металл с душой своей звонкой.
Фогт. Лишь дух человека волей своей способен
           возродить к новой, потусторонней жизни
           неживые доселе предметы,
           собрать воедино, назвать кораблем
            и повести за собою
            по бурному морю ночью безлунной.

Жена. В его имени было что-то противоестественное.
Фогт. Двойное предательство было в его имени.
Жена. Дитя, зачатое во грехе, во грехе рожденное и ушедшее в море греха.
Фогт. Его отцом был испанский моряк, удовлетворивший похоть с еретичкой.
Жена. Его матерью была голландская девушка — шлюха, предавшаяся блуду с папистом и оккупантом.
Фогт. Его родители, так неудачно подарившие ему жизнь…
Жена. …умерли, когда он был младенцем. Его мать зарубили пьяные испанские солдаты.
Фогт. Его отца разорвала в клочья восставшая голландская чернь на рыночной площади города Арнемёйдена.
Жена. Его воспитывали чужие люди в приюте для подкидышей.
Фогт. С самого детства он лелеял в себе ненависть к миру.
Жена. Он был мрачным и нелюдимым ребенком.
Фогт. И он вырос мрачным и нелюдимым юношей.
Жена. На его счастье, в те времена вся страна была охвачена пламенем мятежей и войн.
Фогт. Он вступил в армию повстанцев, сражался на суше и на море, в битвах являл храбрость, граничащую с безумием, покрыл себя славой и за свои заслуги был произведен в капитаны военного корабля.
Жена. Его имя долго наводило ужас на противника, но как-то поздно вечером в лагере герцога появилась фигура, закутанная в темный плащ; пришелец о чем-то пошептался с полководцем, и на следующий день эскадра восставших неожиданно попала в засаду в узком проливе и с малыми потерями была полностью уничтожена.
Фогт. Так он совершил первое предательство. В награду за измену герцог сделал его капитаном галиота, и он продолжал сеять смерть — но уже с другой стороны. Он ждал своего часа.
Жена. Он ждал своего часа. И этот час настал. Однажды в порт пришла грузовая галера, гребцами на которой были рабы — все до единого мавры или турки.
Фогт. «Вот то, что мне нужно», — подумал он. Эти люди были из другого непостижимого мира, с другого конца мира, и никогда никто из их соплеменников не делал зла ни ему, ни его родителям.
Жена. Под покровом ночи он перебрался на галеру, сбросил вахтенных в холодные воды северного моря и обратился к гребцам с пламенной речью, содержание которой так и осталось тайной.
Фогт. Известно только, что рабы все до единого дали ему страшную клятву верности, тогда он расковал гребцов, с их помощью захватил свой корабль, перебив всю команду, и вышел в море, вместе с якорными канатами обрубив все связи с человечьими законами и моралью.
Жена. Отныне он объявил войну всем, он крушил все без разбора, как будто некий демон поселился в его черепе. Несколько раз враждующие стороны объединялись, чтобы поймать злодея, но каждый раз он чудесным образом ускользал.
Фогт. Его отлучили от церкви, матери пугали непослушных детей его именем, а он по-прежнему резал дубовым килем неспокойное серое море, неуязвимый и — казалось — бессмертный.
Жена. А корабль его звался «Призрак» — странное имя для корабля, а на корме его было соломенное чучело, размалеванное и одетое в саван, — чтоб отгонять духов моря, так он говорил и смеялся, и страшен был его смех.
Фогт. Однажды в жуткую штормовую ночь, когда море рыдало и залило слезами причалы и набережные этого города, из самого центра бури, как бесплотный дух, оправдывая свое имя, возник его корабль, который, оседлав белые буруны, вихрем промчался по гавани и внезапно, как будто прикованный какой-то таинственной силой, стал как вкопанный у причала, который сейчас зовется старым.
Жена. В мгновение ока паника охватила город. Это была странная, молчаливая паника, все притаились в своих домах и ждали самого страшного. Однако небольшая кучка людей — смельчаков, хотевших дать отпор, или фаталистов, чаявших испытать судьбу, — осталась в гавани.
Фогт. С замиранием сердца они услышали, как с корабля на твердую землю, terrafirma древних, тяжело упал трап, и по его намокшему дереву глухо застучали шаги — медленно и как бы неуверенно.
Жена. В этот миг на небе разошлись тучи, и сквозь возникший проем лунный луч, тусклый, бессильный, колеблемый бешеным ветром, упал на сошедших.
Фогт. Их было трое. Посередине стоял он сам, исчадие моря, ликом бледен и прекрасен, он был ранен, кровь текла из широкой раны у него на виске и заливала щеку и шею. Двое мавров из его команды держали раненого под руки, своей чернотой оттеняя белизну его кожи. Повисло напряженное молчание.
Жена. Внезапно из кучки людей вперед бесстрашно шагнула юная дочь местного аптекаря, неизвестно как попавшая на набережную. Она протянула капитану какой-то пузырек и сказала: «Возьми. Это остановит тебе кровь».
Фогт. Капитан принял пузырек из рук девушки, смущенно пробормотал слова благодарности, затем тихим голосом сказал, что он не причинит никому вреда, что его команда нуждается в воде и провианте, и если ему это предоставят, то корабль немедленно уйдет.
Жена. Горожане, обрадованные возможностью откупиться столь малой ценой, удовлетворили его просьбу. Когда бочки и ящики погрузили на корабль, он подошел к девушке, посмотрел на нее неожиданно ласковым взглядом и сказал: «Я вернусь за тобой, смелая девушка, обязательно вернусь. Уже немного осталось». Потом он взошел на борт, и корабль вышел в море. Больше его никто не видел.

Пауза.

Первый безымянный. Он не вернулся?
Фогт. Нет.
Второй безымянный. А девушка?
Жена. Девушка? Она вышла замуж за местного ремесленника, нарожала кучу детей и умерла в глубокой старости.
Первый безымянный. Странный конец у этой истории. А что стало с капитаном?
Фогт. Этого никто не знает. Некоторые говорили, что его поймали испанцы, отвезли в Кадис и там сожгли. Другие утверждали, что он попал в плен к голландцам, был отправлен в Антверпен и там четвертован. Но это говорили люди, не заслуживающие доверия.
Жена. Ходили также слухи, что он окончательно обезумел, перебил своих людей и потопил корабль.
Первый безымянный. Что ж, основываясь на вышесказанном, этому вполне можно верить.
Фогт. В любом случае все это не важно. Считайте, что он просто исчез. Важно другое.
Второй безымянный. Что же?
Фогт. Важно то, что с некоторых пор раз в год ночью к старому причалу приходит корабль, с виду — точь-в-точь тот самый корабль. «Призрак», понимаете? Он стоит всю ночь и с первыми лучами солнца исчезает.
Первый безымянный. Этого не может быть.
Фогт. Может.
Первый безымянный. Я не могу поверить.
Фогт. Вам придется это сделать.
Второй безымянный. Значит, он все-таки вернулся.
Первый безымянный. Он опоздал.
Фогт. Он не опоздал. Он вернулся, когда смог. Для мертвых нет времени.
Первый безымянный. А как вы сами можете это объяснить?
Жена. Некоторые считают, что на город наложено проклятие.
Второй безымянный. Проклятие? За что? За милосердие? За то, что девушка помогла раненому?
Фогт. Этого никто не знает. Но всем нам приходится жить с этим.
Первый безымянный. А вы не пробовали пустить к причалу какую-нибудь девушку, ну, из местных? Знаете, такое уже бывало — красавица и чудовище, Андромеда…
Фогт(прерывает). Вы думаете, что такой дешевый трюк сработал бы?
Второй безымянный. Хорошо, но при чем тут мы?
Фогт. Вам предстоит отправиться к старому причалу.
Первый безымянный. Благодарю покорно! Это что — приказ?
Фогт. Можете расценивать это как приказ.
Первый безымянный. И вы всем приезжим делаете подобные предложения?
Фогт. Всем.
Первый безымянный. И как они поступают?
Фогт. Идут к старому причалу.
Второй безымянный. А что с ними бывает дальше?
Жена. Этого никто не знает. Они исчезают.
Первый безымянный. Исчезают?! И вы хотите, чтоб мы добровольно встали, пошли на этот ваш чертов причал и исчезли, как вы изволили выразиться?Фогт. Да, именно этого мы и хотим. Вы очень понятливы.
Первый безымянный. Ну, знаете ли! А если мы откажемся?
Фогт. Я буду настаивать. У вас был шанс уехать — почему вы этого не сделали? Вы так любопытны? Вы хотели удовлетворить свое любопытство по дешевке? У вас есть прекрасная возможность прикоснуться к тайне.
Первый безымянный. Мы никуда не пойдем.
Фогт. Что ж, тогда… (достает пистолет) …тогда я пристрелю вас, прямо сейчас, как беззащитных домашних животных! Клянусь, я не шучу! Зачем вы сюда приехали?! Вам что, мир тесен?! Поймите, я не могу вас отпустить, чтоб вы повсюду раструбили о нашей тайне, о нашем проклятии, чтоб сюда навалили толпы любопытных бездельников со всего света. Этот корабль, его горе, его позор — может, единственное, что у нас есть, что дает нам силы просыпаться утром, дышать, жить, наконец, а для вас, для вас это что — местная достопримечательность?!
Первый безымянный. Хорошо… В эту игру можно играть вдвоем. Это домашнее животное не так уж и беззащитно. (Достает пистолет.)Знаете что, г-н жрец, сегодня вам предстоит потрудиться, чтоб уложить жертвы на алтарь. И, если вы сейчас не уйдете отсюда, я понаделаю дырок в вашей очаровательной супруге. Не ожидали, да?! Конечно, не ожидали!!!
Фогт. Вам это не поможет. Я видел и не такое. Я был в Трансваале в 99-м году, когда наша рота волонтеров попала под прямой пулеметный огонь, и все погибли, кроме меня, а вы, молодой человек, хотите меня напугать?! Вы слышите шум за окнами — там собрался народ. Они ждут. Вам никуда не уйти.
Первый безымянный. Если уж нам не уйти, то почему бы не взять вас с собой? А?! (Наводит пистолет на Фогта.)
Второй безымянный. В эту игру можно играть и втроем. (Достает пистолет и наводит на Первого.) Прошу вас, опустите оружие. (Поворачивается к Фогту.) Вы не могли бы уйти, г-н Фогт? Нам надо подумать.
Фогт. Вот это неожиданный поворот! Хорошо, мы уйдем. Но я еще вернусь. Помните — времени у вас очень мало.

Уходят.

Первый безымянный. Что вы наделали?!
Второй безымянный. Не знаю. Я вдруг почувствовал симпатию к этим людям.
Первый безымянный. Симпатию?! К этим висельникам?! А впрочем, вы — сумасшедший, сумасшедший, я сразу это понял.
Второй безымянный. В этих людях есть какое-то благородство.
Первый безымянный. Благородство! Скажите, пожалуйста! А в Торквемаде тоже есть какое-то благородство. Вы что, действительно собирались в меня выстрелить?
Второй безымянный. У меня пистолет не заряжен.

Первый истерически смеется.

Второй безымянный. Что с вами?
Первый безымянный. Ведь у меня пистолет тоже не заряжен. Вот смешно, правда? Но у меня есть патроны (лихорадочно роется в вещах), да, патроны, много патронов, черт побери, все время с собой вожу, и тут — такой случай пострелять! (Заряжает пистолет.)
Второй безымянный. Я думаю, нам это действительно не поможет.
Первый безымянный. Может — и не поможет. Но меня тут надолго запомнят. Это я вам обещаю. Вам давать патроны?
Второй безымянный. Ладно, давайте.
Первый безымянный. Это уже лучше.

Гаснет свет.

Первый безымянный. Эти палачи отключили ток. Одного не могу понять: как они с этими своими принципами проводили сюда электричество?
Второй безымянный. Не знаю. Мне кажется, что сейчас электричество есть даже в аду.
Первый безымянный. А мы, по-вашему, где сейчас находимся? Но почему, почему я тогда повернул на дороге, какая нелепая темная сила вела меня? А ведь знаете — мы же, в сущности, свободны. Нас никто не держит. Мы можем хоть сейчас встать и пойти.
Второй безымянный. К старому причалу.
Первый безымянный. Да. Но это будет трусость, понимаете, трусость — капитулировать перед ними.
Второй безымянный. Но ведь оставаться здесь и никуда не ходить — это тоже трусость.
Первый безымянный. Да. Вот она, проклятая свобода выбора! Есть два варианта — либо остаться здесь и быть порванными на куски обезумевшей толпой фанатиков, либо пойти — и исчезнуть — так, кажется, они говорили. Так что же достойнее?
Второй безымянный. Я вспомнил.
Первый безымянный. Что?
Второй безымянный. У него была свеча.

Зажигает свечу, становится немного светлее.

Первый безымянный. Какая свеча?
Второй безымянный. У него была тростниковая свеча.
Первый безымянный(с тревогой). У кого?
Второй безымянный. У Агилульфа, помните, вы сегодня рассказывали про конюха и королеву…
Первый безымянный. Да, я помню, но какое это имеет отношение…
Второй безымянный. Я ведь тоже читал эту историю. У Агилульфа была свеча. И он видел лицо конюха, он его узнал, но он хотел дать ему шанс спасти себя, понимаете, и поэтому действовал так, как будто у него не было свечи.
Первый безымянный. Возможно, но при чем тут мы?
Второй безымянный. Нам надо вести себя так, как будто у нас нет свечи.

Задувает свечу, остается тусклый свет.

Первый безымянный. А что служит свечой для нас?
Второй безымянный. Корабль-призрак. Надо вести себя так, как будто его нет.
Первый безымянный. Это значит — никуда не ходить?
Второй безымянный. Да.
Первый безымянный. Ну и славно. Сразу как-то легче стало. Идти никуда не надо. А что вы там делаете?
Второй безымянный. Я — ем. Знаете, в этом городе хорошо готовят. А мы ведь так и не поужинали.
Первый безымянный. Вы не устаете меня удивлять. Как вы можете есть в такую минуту?
Второй безымянный. Хочется. А вы не желаете присоединиться?
Первый безымянный. В конце концов, почему бы и нет? (Подходит, ест.) Да, эти негодяи действительно хорошо готовят. (С усмешкой.) Завтрак на бастионе Сен-Жермен. Не каждый день поешь на собственных поминках. (Пауза.) Вы боитесь смерти?
Второй безымянный. Не знаю. Я еще никогда не умирал. В этой жизни.
Первый безымянный. Вы атеист?
Второй безымянный. Мне не хватает смелости, чтоб быть атеистом. Я, скорее, пантеист.
Первый безымянный. Сейчас многие считают себя пантеистами. Это проще. Как вы считаете, может, нам стоит помолиться? Ave, Domini, morituri te salutant!
Второй безымянный. Не думаю. Мы и так в руках Господних. Тем более что наша вера значительно меньше горчичного зерна. Может, выпьем?
Первый безымянный. Да уж. Не оставлять же им. (Наливает.) Жаль, что все так кончается.
Второй безымянный. Жаль.
Первый безымянный. Мы могли бы стать друзьями. Близкими друзьями. Путешествовать вместе.
Второй безымянный. Нам и так предстоит долгий путь вместе.
Первый безымянный. За что выпьем?
Второй безымянный(улыбается). За свечу Агилульфа.

Пьют.

Первый безымянный. Вы будете стрелять? (Пауза.)
Второй безымянный. Да.
Первый безымянный. Это хорошо.

Вдруг зажигается яркий свет. Звучит бравурная музыка, какой-нибудь канкан, влетает Фогт с воздушными шарами, конфетти, хлопушками и т. д. в дурацком клоунском наряде.

Фогт(кричит тоном ярмарочного зазывалы). Добро пожаловать на праздник, господа!!! Время веселиться, господа, конец недели, хорошее настроение, время шуток, смеха, веселых розыгрышей! Да здравствует веселье!!! (Хлопает хлопушкой.)
Первый безымянный. Что все это значит?
Фогт. Это значит, друзья мои, что вам сказочно повезло! Сегодня у нас праздник — День города! А это, я вам доложу, потеха из потех! Народное гуляние, танцы, карнавал, духовой оркестр, концерт местных талантов, фейерверк — все для вас, дорогие гости!!!
Второй безымянный. Значит, вы не будете нас убивать?
Фогт. Ну как вы могли такое подумать?! Чтоб мы убивали наших гостей?! Гость — это счастье, это радость в доме! Посмотрите, как все рады, на улицах горят цветные гирлянды из разноцветных лампочек, посмотрите на девушек, как они пляшут, как пылают у них щечки, ну так и съел бы!
Первый безымянный. Значит, все это время вы нам лгали?! А как же ваш город, карта…
Фогт. Далась вам эта карта! Да у нас каждый год тысячи, какие тысячи, десятки тысяч туристов. Всем охота побывать в городе, которого нет на карте. А карта — это самый лучший сувенир, идет нарасхват, как горячие пирожки!
Второй безымянный. Вы лжете! Я был на набережной — там никого не было!
Фогт. Да вы просто не заметили!
Второй безымянный. Я не мог не заметить! Я не слепой! Там никого не было, кроме мертвого дельфина и птицы!
Фогт. Я знал, знал, что дельфин вам понравится! А птица дрессированная! Я сам ее учил! Сколько дельфинов пришлось извести, чтобы научить ее красиво есть, вы не представляете!
Второй безымянный. Что?!! Вы… Вы… (Задыхается.) Вы — просто величайший негодяй!!!
Фогт. Ну прямо-таки негодяй! Вы же меня совсем не знаете. Вот познакомимся поближе, и вы сами скажете: старина Фогт — просто душка!
Первый безымянный. Но зачем, зачем было устраивать этот дурацкий спектакль, ради бога, объясните!
Фогт. Ну, это была шутка, просто шутка, понимаете? Ведь так приятно немного пощекотать себе нервы! Вы же не обижаетесь?
Второй безымянный. А корабль-призрак?
Фогт. Да нет никакого корабля-призрака! Есть старая глупая легенда, в которую давно никто не верит!
Второй безымянный (кричит). Я поверил, понимаете, я поверил вам!!! (Волнуется.) Вы… Вы не должны были так с нами поступать! Вы сами не понимаете, что вы натворили, жалкий вы человек! Но уже поздно, слишком поздно!
Фогт. Да что ж поздно?! Что ж вы так волнуетесь, дорогой мой?
Второй безымянный. Вы не понимаете, вы не знаете, вера творит страшные вещи, даже те ничтожные ее крохи, что есть у меня. Вы слышите шаги?!
Фогт. Да, слышу, конечно! Как же не слышать! Это капитан, я сам его вызвал.
Первый безымянный и Второй безымянный(хором). Какой капитан?!!
Фогт. Это сюрприз для вас! Лучшая прогулочная яхта на всем побережье, да какая там яхта, целый корабль, а называется он — как вы уже догадались — ну конечно, «Призрак» — ха-ха, традиции превыше всего! Сейчас мы с вами совершим небольшую увеселительную прогулку. Представляете, какая красота — ночь, море, ветер поет в парусах, пена морская мешается с пеной шампанского — полный восторг!

Заходит Капитан.

Фогт(холодно). Капитан, вы опоздали.
Капитан. Случилось непредвиденное.
Фогт. Извольте объясниться! Яхта готова к прогулке?
Капитан. Боюсь, что нет.
Фогт. Это черт знает что! В какое положение вы меня ставите?! У нас гости! Что у вас стряслось?!
Капитан. Случилось непредвиденное.
Фогт. Это я уже слышал! Выражайтесь яснее!
Капитан. Сегодня утром вы отправили меня с грузом для маяка. Уже тогда начинался шторм.
Фогт. Вот тот легкий ветерок вы называете штормом?!
Капитан. Это был не легкий ветерок. На обратном пути ветер стал еще сильнее. У нас сорвало мачту.
Фогт. Вы мне ответите за мачту! Я вычту у вас из жалованья!
Капитан. Потом у нас сорвало вторую мачту.
Фогт. Да я вас под суд отдам! Ладно, сколько там всего было мачт?
Капитан. Две. Потом у нас сорвало руль. Яхта стала неуправляема, нас понесло на скалы, там яхта получила две пробоины.
Фогт. Нет, вы хотите меня доконать! Кто за все это будет платить?!
Капитан. Мы застряли между двух скал. Начался прилив, и нас стало затапливать. Дверь рубки заклинило. Иллюминаторы были разбиты, и вода хлынула внутрь, сначала она доходила мне до колен, потом до пояса, потом…
Фогт. Это меня не интересует. Вы привели яхту обратно?
Капитан. Да. Это мой долг.
Фогт. Вот это мне нравится в вас! Самое главное, что вы, несмотря ни на что, привели яхту. На ней плавать-то хоть можно?
Капитан(странно улыбается). Можно.
Фогт. Да вы герой, вы же просто герой! Вы извините меня, что я на вас кричал, дорогой мой! Вы же знаете, как дорог мне этот корабль! А теперь, когда все так хорошо кончилось, расскажите нам, как же вы вышли из этого положения? Наверняка вы придумали что-нибудь такое хитрое!

Капитан молчит, отходит в сторону.

Фогт(капризно). Ну, что же вы молчите? Расскажите, нам интересно!
Капитан(медленно, через силу). Я умер. Вы говорите с призраком.

Гаснет свет, в темноте звучит истошный крик Фогта, переходящий в хрип, который в свою очередь переходит в Dies irae Моцарта или в любой другой Dies irae.

«18. Не заслуживает содеянное человеком ни адского пламени, ни благодати небесной».
(Хорхе Луис Борхес.«Фрагменты апокрифического Евангелия»)

«…проповедь наша тщетна, тщетна и вера наша».
(Апостол Павел)

Действующие лица:

Маллеус, ловец преступников
Епископ
Графиня
Брат Амос, монах
Линкс, оруженосец
Клото, вдова коменданта крепости
Анна-Валентина, ее воспитанница

Действие происходит в Средние века на Святой земле.

Первое действие

Резиденция Епископа. Середина дня, но из-за опущенных штор в комнате полумрак. Епископ нервно расхаживает по комнате. Тихо входит Маллеус.

Маллеус. Мое почтение, монсеньор.
Епископ(вздрагивая). Ты напугал меня, Маллеус. Твоя поступь легка, ты всегда приходишь неслышно и неожиданно.
Маллеус. Но вы ждали меня. Ваш посланец передал вашу просьбу, и я не замедлил явиться.
Епископ(нервно-задумчиво). Да, моя просьба… Маллеус, мне нужна твоя помощь. Твое умение, твое искусство, твой опыт. Произошло несчастье.
Маллеус. Я охотно выслушаю вас и постараюсь помочь, но я сперва подниму шторы. Здесь очень темно. (Идет к окну.)
Епископ(с неожиданной горячностью). Не надо, Маллеус! (Маллеус застывает, удивленный.) Прошу тебя, не нужно этого делать. Я сам их опустил.
Маллеус. Это ваше право, монсеньор. Но я считаю своим долгом сказать, что если свет вам неприятен, то сегодня пасмурно, а это большая редкость для этих мест, и еще — в такое время суток солнце, даже когда оно есть, освещает другую сторону здания.
Епископ. Считай это моей прихотью. Неужели это так важно?
Маллеус. Это не важно. Совсем не важно. Но странно в сумрачный день видеть человека, усугубляющего сумрак.

Пауза. Епископ отходит к окну.

Епископ. Там, за этими тяжелыми темными шторами, лежит тяжелое темное небо, обещающее грозу. Так странно, и даже противоестественно, видеть здесь, среди пустыни, эту серую пелену. Но я могу поклясться, хоть и не знаю, что дает мне эту веру, что эта пелена — только насмешка безводных небес над бесплодной землей. Дождя никогда не будет. Ты знаешь (криво улыбается), в последнее время я начал сомневаться в том, что когда-то в этих местах дождь шел больше месяца и вся эта местность была дном. Мы — рыбы, Маллеус, мы — рыбы, оставшиеся на высохшем дне, и наши жабры жжет раскаленный воздух. Это так больно. Но я опускаю шторы, и сомнения покидают меня. Нет больше лживого неба, нет дна, нет рыб с обожженными жабрами, а есть я, мои шторы, моя комната, все становится на свои места, я снова господин в своем маленьком мире.
Маллеус. Ваша находчивость делает вам честь, монсеньор, однако ваша душевная флагелляция не имеет ничего общего с тем, как я представляю себе мудрость. Здешний климат, конечно, оставляет желать лучшего, однако Некто, чьи действия судить не нам, именно так неравномерно распределил земные блага — и, видимо, имел на это достаточно веские причины, для нас непостижимые. Солнце, здесь сжигающее почву, в других местах ее осушает. И вечный дождь тоже не похож на манну небесную. Вспомните, что вы мне рассказывали о вашем детстве, проведенном в болотистом и дождливом краю, где жизнь уходила с кашлем и оставалась на простынях кровавыми пятнами.
Епископ(отстраненно). В детстве я тяжело заболел. Никто не верил в счастливый исход, и плотник изготовил гроб. Маленький гробик ребенка. Но случилось чудо — я выжил. А гроб остался. Потом я часто спускался в подвал, смотрел на гроб, и мне казалось, что он растет вместе со мной.
Маллеус. Вы носите его за собой всю жизнь. Похоже, он достаточно вырос.
Епископ(криво улыбается). Ты всегда знал, как утешить человека. Всегда приятно с тобой поговорить. Ты никогда не думал стать священником?
Маллеус. Мне нравится, чем я занимаюсь. Это позволяет мне наблюдать за людьми.
Епископ. Но это не очень-то почетное ремесло.
Маллеус. Несмотря на это, одни меня уважают, другие — боятся. Что еще нужно для счастья? К тому же мои услуги хорошо оплачиваются.
Епископ. Я думаю, ты совершаешь ошибку.
Маллеус. Я совершаю правосудие. И вы отпускаете мне грехи.
Епископ(смущенно). Да, но…
Маллеус(прерывает). Монсеньор, познание умножает скорбь. Вы меня зачем-то звали.
Епископ. Да, Маллеус. Я прошу тебя помочь мне найти одного человека. Беглеца.
Маллеус. Я ловец человеков, монсеньор. Но я должен знать, кто это.
Епископ(очень тяжело, через силу). Мой секретарь, брат Амос.
Маллеус. Ваш секретарь? Мне он всегда казался весьма ученым и достойным человеком.
Епископ. Мне тоже.
Маллеус. Он сбежал?
Епископ. Да.
Маллеус. И вы хотите, чтоб я его нашел?
Епископ. Да.
Маллеус. Монсеньор, это всего лишь беглый монах. Обратитесь к городской страже.
Епископ(в отчаянии).Маллеус, я умоляю тебя. Я заплачу двойную цену.
Маллеус (твердо). Монсеньор, тут что-то нечисто. Вы что-то скрываете. Если вы хотите, чтоб я взялся за ваше дело, вы должны мне рассказать все.

Пауза.

Епископ(решившись). Хорошо. Но это должно остаться между нами. Он убил человека. Брата ключника.
Маллеус. Это меняет дело. Но как такое могло произойти? Они были врагами? Они поссорились?
Епископ. Нет.
Маллеус (с иронией). Вот как? Значит он просто так, средь бела дня, на глазах у всех, подошел к ключнику и…
Епископ(прерывает). Это было не просто так. Это было ночью. И этого никто не видел.
Маллеус. Но откуда вы знаете, что убийца — он?
Епископ(нехотя). Есть другие обстоятельства.
Маллеус. Как было совершено убийство?
Епископ. Брат Амос проломил ключнику голову бронзовым подсвечником.
Маллеус. Монсеньор, вы строите силлогизм, не имея достаточного количества предпосылок. Убийство ключника и бегство вашего секретаря могут быть и не связаны между собой.
Епископ. Они связаны. Есть и другие обстоятельства.
Маллеус.Какие же?
Епископ. Это важно? Я прошу тебя просто найти брата Амоса.
Маллеус. Чтоб поймать человека, нужно сначала понять его. Нужно знать, какие силы двигали им в тот момент, когда он совершал то или иное деяние. Брат Амос, убивающий ключника просто так, из любви к насилию, и делающий то же самое по какой-нибудь неведомой нам, но важной для него причине, — это два разных человека. Боюсь, что вам придется дать мне больше сведений. Вы можете рассчитывать на мое молчание.
Епископ. У него была важная причина. Ключник застал его на месте преступления.
Маллеус. Значит, было еще одно преступление?
Епископ. Да. Он пытался совершить кражу. Да что говорить — он ее совершил.
Маллеус. Я всегда говорил — стоит копнуть землю чуть поглубже, и оттуда полезут омерзительные чудовища. Убийство и воровство! Люди никогда не перестанут меня удивлять. Однако он не выглядел сребролюбцем.
Епископ. То, что он похитил, никак не связано с золотом или другими ценностями. Вещь, им украденная, не имеет ничего общего с общепринятыми атрибутами богатства, но для меня — и для него, судя по всему, — эта вещь бесценна.
Маллеус. Вы говорите загадками.
Епископ. Есть вещи, о которых лучше не знать, Маллеус. Даже тебе. Познание умножает скорбь.

Пауза.

Маллеус. Хорошо. Будь по-вашему. В конце концов — чем больше преград, тем больше славы преодолевшему. Но вы могли бы в общих чертах рассказать мне о произошедшем.

Пауза.

Епископ. В левом крыле здания есть коридор, который заканчивается тупиком с еле приметной дверью. Ключ от двери я ношу, вернее, носил на шее и никогда не снимал. Дверь ведет в небольшую комнату, где хранится старая церковная утварь. На стене висит гобелен, точное подобие гобелена в одном нормандском городе. Под гобеленом, на высоте половины человеческого роста от пола, нужно особым образом повернуть выступающий гвоздь, тогда раскроется маленькая дверца, отворяющая тайник, где хранилась похищенная вещь. Вчера вечером брат Амос принес мне в спальню графин воды, как он всегда делал. Выпив воду, я заснул, как убитый, хоть обычно и не могу похвастаться крепким сном. Утром я обнаружил, что ключа на шее нет, зато есть брат ключник, с разбитой головой лежащий у раскрытой двери.
Маллеус. Несомненно, что в вашу воду было подмешано какое-то одурманивающее снадобье.
Епископ. Я это и сам понял. Когда ключника нашли, он был еще жив. Перед смертью он ненадолго пришел в сознание и назвал своего убийцу. Но к тому времени брат Амос уже успел сбежать.
Маллеус. Чтож, можно предположить, что сначала он не собирался сразу бежать. И уж тем более убивать. Он мог украсть эту вещь и повесить ключ вам обратно на шею, пока вы спали. Но появление ключника разрушило его планы.
Епископ. Почему ты так думаешь?
Маллеус. Я не думаю, я предполагаю. Скажите, вы часто заглядывали в тайник?
Епископ. Я заглядывал в тайник только один раз. Когда клал туда эту вещь.
Маллеус. Кто-нибудь знал о том, что хранится в тайнике?
Епископ. Сейчас я уже ни в чем не уверен. У стен есть уши. Чем больше стен, тем больше ушей. Здесь стен много.
Маллеус. Как к вам попала эта вещь?
Епископ. Во время одного из прошлых перемирий я был на восточной границе, где совершался обмен пленными. Несколько знатных арабов были обменяны на христиан, томившихся в неволе. Среди освобожденных был один человек, больной, никто не знал его имени, он был так слаб, что его пришлось нести на носилках. Бедняга жутко бредил, а когда его принесли в лагерь — скончался. Осматривая тело, я обнаружил эту вещь, зашитую у него в поясе. Кто он был и как это к нему попало — для меня непостижимо. Люди, на тот момент окружавшие меня, не могли осознать ценность этой вещи, и я счел за благо не предавать гласности мое открытие. Когда я вернулся обратно, я спрятал находку в тайник, оставшийся после моего предшественника. Несколько раз я порывался написать в Рим и сообщить об этом, но какой-то смутный страх меня останавливал. А теперь прошло слишком много времени, чтоб писать.
Маллеус. Когда это произошло?
Епископ. Около трех лет назад.
Маллеус. А когда здесь появился брат Амос?
Епископ(немного смущенно). Вскоре после этих событий. Ты думаешь, что…
Маллеус(прерывает). Это только гипотеза, монсеньор. Но обратите внимание на странное совпадение — у вас появилась эта вещь, и тут же появился брат Амос; вещь исчезла — и брат Амос исчез вместе с ней. Мне кажется, что его с этой вещью связывают более крепкие узы, чем вас. Что вы можете рассказать о нем?
Епископ.Маллеус, церковь принимает в свое лоно страждущих, не спрашивая, кто они, не делая меж ними различий, ибо так завещал Сын Человеческий. Я мало что могу о нем рассказать. Он всегда держался особняком, большую часть свободного времени проводил в библиотеке, где изучал древние языки, различные апокрифы, священные книги иудеев и писания ересиархов. Он говорил, что собирается писать ученый труд против ересей. Впрочем, как секретарь обязанности свои он выполнял безупречно.
Маллеус. Монсеньор, я ценю вашу откровенность, но будьте же откровенны до конца. Для вас важнее найти вещь или поймать человека?

Пауза.

Епископ. Вещь. Если она попадет не в те руки, последствия трудно предугадать.
Маллеус. Хорошо. Опишите мне хотя бы, как она выглядит, чтобы я по неведению не прошел мимо.
Епископ. Это небольшая шкатулка из прочнейшей стали, не поддающаяся взлому. Ее изготовил по моей просьбе один из местных мастеров, тогда, три года назад. Шкатулка имеет тайный замок, секрет которого знаю только я. Глупец, он все равно ее никогда не откроет.
Маллеус. Не судите поспешно, монсеньор. Запертое человеком — человеком откроется. Что ж, думаю пора начинать. Я ухожу. Мне нужно наведаться еще в одно место. (Идет к двери, вдруг останавливается.) Знаете,не сочтите за праздное любопытство, но все-таки вы не могли бы хотя бы намекнуть, что лежит в этой шкатулке?

Пауза.

Епископ. В шкатулке лежит небольшой листок ветхого пергамента с текстом на одном древнем языке.
Маллеус. И все?
Епископ. И все.

Маллеус кивает и уходит.

Второе действие

Комната в замке графа. Входят Графиня и Маллеус.

Графиня. Заходи, Маллеус. Ты видишь — в отсутствие мужа мне приходится самой заниматься делами.
Маллеус. Господин граф уехал?
Графиня. Да. Он поехал просить помощи. Получены сведения — на восточной границе неверные что-то замышляют. Если будет война — нам не справиться своими силами.
Маллеус. Здесь мир всегда был непрочен. Слишком долго эта земля принадлежала им.
Графиня. Землю наследуют сильные. Ты знаешь это не хуже меня. Пока нам это удается.
Маллеус. Сильные не просят помощи.
Графиня(улыбается). Сильные просят помощи у сильных. И я тоже прошу тебя о помощи. Почему ты не пришел сразу?
Маллеус. Прошу извинить меня, госпожа, но ваш гонец явился вторым. Поэтому я сперва пошел к епископу.
Графиня. Я уже знаю. В этом городе слухи распространяются, как чесотка. Хорошие времена наступают. Монахи начали истреблять монахов. Представляю, как весело сейчас в аду.
Маллеус. Епископ будет очень расстроен. Он думает сохранить все это в тайне.
Графиня. Он нанял тебя найти убийцу?
Маллеус. Да.
Графиня. Я с удовольствием порасспрашивала бы тебя об этом деле. Я ведь женщина, а все женщины любят сплетни, особенно кровавые. Но ты ведь все равно ничего не скажешь.
Маллеус. Вы совершенно правы, госпожа. При всем уважении — я буду нем, как рыба.
Графиня. Я слышала, что некоторые рыбы могут издавать различные звуки. Даже кричать.
Маллеус (задумчиво). Когда у них обожжены жабры.
Графиня. Что ты сказал?
Маллеус (задумчиво). Когда вода отступает, рыбы остаются на высохшем дне, и солнце обжигает им жабры. Это больно.
Графиня(неожиданно мягко). Что с тобой, Маллеус?
Маллеус. Ничего. Так, кое-что вспомнил.

Пауза.

Графиня. Ты знаешь, зачем я тебя позвала?
Маллеус. Догадываюсь. Вчерашний турнир…
Графиня. Да. В последнее время творятся ужасные и непостижимые вещи. Зло сошло на нашу землю, Маллеус. Плохо, когда монах убивает монаха, а воин — воина. Это — дурной знак.
Маллеус(криво улыбается). Вся моя жизнь — дурной знак.
Графиня. Не только твоя. (Пауза.) Тебя ведь не было на турнире.
Маллеус. Я не хожу на турниры. Мне не доставляет удовольствия смотреть, как благородные люди занимаются на потеху черни тем, чем в Риме занимались специально обученные рабы.
Графиня(улыбается). Наверное, они плохо знают историю. Или им это просто нравится. Мне вот тоже нравится. Тут так мало развлечений. Тем более что это был не совсем обычный турнир.
Маллеус. Особенно его конец.
Графиня. В конце должен был состояться отдельный поединок. Острым оружием. До смерти.
Маллеус. Смерть была. Но она пришла с неожиданной стороны.
Графиня. Одним из воинов был Аденальф из Трира. Ты знал его?

Во время последующего диалога оба занимаются какими-нибудь посторонними делами.

Маллеус. Я знал, кто он. Его знали все. Во всей Святой земле не было человека, с большим достоинством носившего золотые шпоры. Воин, всю жизнь проведший в битвах и поседевший под звон мечей. Лев и голубь были на его щите. Он был грозен с врагами и кроток с друзьями.
Графиня. Его противником был Фарах аль Закр, прозванный Мечом Пророка, — воин, равный ему по славе и доблести. Он долго искал случая встретиться с Аденальфом в поединке и отправил ему окровавленное копье с привязанным к нему посланием, в котором в изысканных выражениях предлагал сойтись в смертельном единоборстве.
Маллеус. И Аденальф, доселе непобедимый в битве, принял вызов мусульманина, хоть тот годился ему в сыновья. Иначе он не мог поступить.
Графиня. Они начали биться на исходе утра, в тот страшный час, когда тени уменьшаются и полуденный бес правит миром. Казалось, силы соперников равны, ловкость одного уравновешивала опыт другого. Они сражались пешими, и по истечении часа поединка Аденальф начал уставать. Это было заметно. Герольд, движимый сочувствием к старому прославленному воину, хотел объявить перерыв в схватке, но Аденальф гневным движением руки его остановил. И вот, когда волнение зрителей достигло предела, над ристалищем стремительно пролетела стрела, которая вошла в тонкую щель между шлемом и панцирем Аденальфа. Старый рыцарь замертво рухнул на горячий песок. В тот же миг другой человек, отбросив в сторону уже ненужный лук, спрыгнул со среднего яруса галереи и на глазах ошеломленных стражников исчез в лабиринте узких улиц.
Маллеус. Как и следовало ожидать, убийце удалось скрыться.
Графиня. Погоня, посланная с большим опозданием, не дала никаких результатов. Он как сквозь землю провалился. Но не меньше сотни свидетелей могут подтвердить, что это был Линкс, оруженосец Аденальфа.
Маллеус(криво улыбаясь). Бывший оруженосец. Я думаю, ему теперь будет трудно найти нового господина.
Графиня. Тебя это смешит?
Маллеус(очень серьезно). Нет. Напротив. (Пауза.) Все это — абсолютно бессмысленно.
Графиня. Да.
Маллеус. На первый взгляд.
Графиня. Что ты хочешь этим сказать?
Маллеус. Не знаю. (Задумчиво.) Но за внешней бессмыслицей произошедших событий я смутно ощущаю какую-то связь, которая еще не возникла, но скоро… (Замолкает, подходит к окну.) Сегодня нет солнца.
Графиня. Это важно?
Маллеус(задумчиво, как бы в трансе). Вряд ли. Но могло ли… Нет. Не то. Все — не то. Про меня говорят, что я обладаю особым даром, чувством — видеть события, скрытые во тьме расстояний и времени.
Графиня(быстро). Это правда?
Маллеус. Отчасти. Но я вижу лишь ничтожные события.
Графиня. Какие же?
Маллеус. Я вижу, как на юге, у большого соленого озера, с потолка пещеры упала капля известковой воды.
Графиня. Что это может означать?
Маллеус. Не знаю. Я могу лишь видеть, толкование мне недоступно. А может, и нет толкования.
Графиня(улыбается). Это может означать дождь.
Маллеус(улыбается). Может. Дождь — вполне возможно. Но, скорее всего,это просто капля, упавшая с потолка.

Пауза.

Графиня.Маллеус, все-таки что ты можешь сказать о произошедшем?
Маллеус(стряхнув оцепенение). Что я могу сказать? Я могу сказать, что те два объяснения, которыми можно все это просто объяснить, никуда не годятся.
Графиня. Что ж это за объяснения?
Маллеус. Первое, что могло бы прийти на ум людям в их низости, — это убийство из корысти. Что Линкса нанял аль Закр, чтоб покончить с Аденальфом наверняка.
Графиня. Многие так и считают.
Маллеус. Я даже не хочу об этом думать. Это, конечно, самая простая, но и самая смехотворная из версий. Есть и другое объяснение, немного менее смехотворное, — Линкс мог промахнуться.
Графиня. Промахнуться?
Маллеус. Да. Видя, что силы Аденальфа на исходе и желая его спасти, Линкс мог решить убить его противника. Но я слышал о Линксе и знаю, что он — превосходный стрелок. К тому же он понимал, что, убиваямусульманина в такой ситуации, он навлекал бесчестие на своего господина. Он не мог промахнуться. Он попал именно туда, куда целился. Но — с другой стороны… (Умолкает.)
Графиня. Что?
Маллеус. Есть еще одна сторона — третья.
Графиня. Какая?
Маллеус. Я предпочел бы об этом умолчать.
Графиня. Как хочешь. И что будет дальше?
Маллеус. Он ведь теперь вне закона?
Графиня. Да. За его голову объявлена награда.
Маллеус. Независимо от того, почему он это сделал?
Графиня. Не понимаю. О чем ты?
Маллеус. Ни о чем. (Задумчиво-отстраненно.) У него теперь только один выход — бежать изо всех сил, спасая свое существование, которое теперь даже для него не стоит и порванной тетивы того лука, найденного на галерее. Бежать и остаток дней своих прятаться, стать подобием червя, слепым подземным жителем, роющим осыпающиеся ходы в песчаной почве, которые неминуемо рухнут и погребут его.
Графиня(резким, почти повелительным тоном). Куда же он побежит?
Маллеус(задумчиво). На восток, в земли неверных. Все дороги ведут на восток, и все убийцы бегут на восток. Наверняка там он встретит еще кого-нибудь. Убийцы притягивают друг друга. Один из них может основать город, а где их двое — там с ними пребудет Господь.
Графиня(резко). Хватит кощунствовать. Ты найдешь Линкса?
Маллеус. Нет.

Пауза.

Графиня(с затаенным гневом). Что ты сказал?
Маллеус. Вы меня прекрасно слышали, госпожа. Я сказал — нет.
Графиня(более гневно). Почему?!
Маллеус. Я не хочу.
Графиня(гневно и надменно). Ты забываешься! Твои желания никого не интересуют. Ты, наверное, запамятовал, кто здесь приказывает.
Маллеус(с горечью). Напротив, я прекрасно помню.
Графиня(примирительно).Маллеус, ты сотни раз ловил для нас преступников. Все было хорошо. Все были довольны. Что случилось на этот раз?!
Маллеус. Не думаю, что вы меня поймете.
Графиня. Я приказываю тебе!
Маллеус. Вы не можете меня заставить.
Графиня. Я сейчас позову стражу!
Маллеус. Вы сами знаете, что это ни к чему не приведет.

Графиня вне себя от ярости бросается к Маллеусу и бьет его по щеке. Маллеус спокойно смотрит на нее, улыбаясь легкой презрительной улыбкой. Под его взглядом Графиня сникает, отходит в сторону и закрывает лицо руками. Пауза.

Маллеус. Хорошо. Можете считать, что вам удалось меня уговорить. Я сделаю это. Но сделаю это не для вас, а для себя, или, скорее, — для него. Я ухожу. (Поворачивается, делает шаг, останавливается.) Да! И не ждите, что я принесу его голову. Ненавижу таскать с собой протухшие человеческие останки. Вам придется поверить мне на слово. (Идет к двери.)
Графиня (дрогнувшим голосом).Маллеус!

Маллеус останавливается.

Графиня(очень нежно и печально).Маллеус, милый, неужели ты вот так уйдешь? И не поцелуешь меня?
Маллеус(мягко, но непреклонно). Как-нибудь в другой раз, Беата. В другой раз.

Уходит.

Третье действие

Пустыня. Свист ветра. Входит брат Амос. Садится на переднем плане, достает из складок одежды (из сумки и т. д.) какой-то предмет и начинает его разглядывать. Слышны шаги. Брат Амос резко встает и идет в сторону. Входит Линкс.

Линкс. Святой отец!

Брат Амос останавливается спиной к Линксу.

Линкс. Святой отец, подождите!
Брат Амос. Я тороплюсь, сын мой.
Линкс. Но я видел — вы только что присели.
Брат Амос. Я достаточно отдохнул. (Идет.)
Линкс (с отчаянием). Святой отец, я прошу вас! Мне нужно отпущение. Я согрешил.
Брат Амос(останавливается, не поворачиваясь). Сын мой, почему бы тебе не пойти в город? Там много священников, и каждый из них с радостью даст тебе отпущение.
Линкс. Мне нельзя туда. Если я пойду в город, меня схватят, бросят в тюрьму, а потом казнят.
Брат Амос. Тебе не повезло, сын мой. Я спешу. (Идет.)
Линкс (с оттенком угрозы). Святой отец, неужели вы не можете немного повременить?

Линкс быстро подходит к брату Амосу и кладет ему руку на плечо. Брат Амос резко поворачивается. В его руке нож, который он упирает в грудь Линкса.

Линкс. Я безоружен.
Брат Амос(разглядывает Линкса). Я вижу. Почему же ты не взял с собой оружие?
Линкс. Я не успел. Слишком поспешным было мое бегство. Вы делаете мне больно.
Брат Амос. Я знаю. На колени, сын мой.
Линкс. Если вы решили меня убить, я даже не буду сопротивляться. Моя жизнь ничего не значит. Но вы могли хотя бы не унижать меня.
Брат Амос. На колени, глупец! Я дам тебе отпущение.

Линкс в растерянности.

Брат Амос. Ну, что же ты ждешь? Разве ты не знаешь, что стоящий человек может пасть, а коленопреклоненный — встать и возвыситься.

Линкс становится на колени.

Брат Амос. Какой грех ты совершил, сын мой?
Линкс(тяжело). Убийство.
Брат Амос (с горькой иронией). Отличный выбор, сын мой. (Кладет руку на голову Линксу.) Властью, данной мне самим Вседержителем, отпускаю тебе грех твой. Господь, который милостив и всеблаг, прощает тебя, как и других злодеев. Да пребудешь ты в мире вместе с собратьями твоими Каином и Ламехом. Да отмстится за Каина всемеро, за Ламеха в семь раз семеро, и в семьдесят раз семеро — за тебя, Линкс. (Убирает руку.)
Линкс(вскакивает). Вы меня знаете?!
Брат Амос. Со вчерашнего дня в окрестностях города каждая собака лает твоим именем. (С кривой усмешкой.) И моим, наверное, тоже.
Линкс. Подождите! Я вас узнал. Вы — брат Амос. Беглый монах. Убийца. (Отступает.)
Брат Амос(холодно, с горечью). Да, сын мой. Тебя это смущает? Может, теперь ты хочешь поискать другого священника? Праведного? Добродетельного? Вспомни, как мгновение назад ты молил меня об отпущении, а теперь ты смотришь на меня со злобой и негодованием, совсем забыв, что ты ничуть не лучше меня и что для глаз Бога мы сейчас, может быть, слились в одного человека.
Линкс(опустив голову).Вы правы. Простите меня. Я не хотел вас обидеть, брат Амос. Но скажите мне — это отпущение…
Брат Амос(прерывает, с усмешкой). Если тебя это действительно сейчас волнует, то я могу тебя уверить, что мое отпущение столь же добротно, как если бы тебе его дал апостол Петр.

Линкс улыбается. Напряжение спадает.

Линкс. Знаете, для монаха вы неплохо обращаетесь с ножом. Откуда он у вас?
Брат Амос. Я не всегда носил эту одежду, Линкс. А нож я взял на кухне епископа.
Линкс(с оттенком обиды). Что ж это получается — вы грозили мне (с презрением) кухонным ножом?
Брат Амос(улыбается). Не обижайся. Это хороший нож. Очень острый. Им резали мясо. Я бы тебя проткнул насквозь. (Прячет нож.)

Пауза.

Линкс. Брат Амос, скажите, Господь действительно прощает убийц?

Пауза.

Брат Амос. Когда-то я читал труд одного ересиарха, жившего давным-давно, так давно, что даже не осталось воспоминания о его имени. Он писал, что совершающий убиение ради правого дела или хотя бы веруя в свою правоту — не ведает греха.
Линкс. Это правда?
Брат Амос. Не знаю. Мне кажется, что Бога такие мелкие дела не занимают. Представь себе муравья, ползущего по лесной тропинке, с тяжелым грузом на спине — муравьи ведь так трудолюбивы. И вот он видит на своем пути упавшую ветку, для него непреодолимую преграду. Но тут проходишь ты и случайно отодвигаешь ветку в сторону, тем самым делая для муравья величайшее благо, — и богом станешь ты в его глазах. А в другой раз, проходя по той же тропинке, ты случайно — ведь люди так неуклюжи — наступишь на муравейник и причинишь ему великое зло, — и муравей будет думать, что ты покарал его за какой-то ничтожный муравьиный грешок, и взмолится он к тебе. Услышишь ли ты его тогда?
Линкс. Вы всегда ведете подобные разговоры с первым встречным?
Брат Амос. Я думаю, тебе можно доверять. К тому же ты — не первый встречный. Мы связаны с тобой, я это чувствую. Разве это не знак небес, когда два человека, объединенные общим преступлением, встречаются посреди пустыни? Кстати, а куда ты идешь?
Линкс. Я конченый человек, жизнь моя ничего не стоит, но я не хочу сидеть и ждать, пока меня схватят. Я думал, если повезет,добраться до восточной границы и там перейти к арабам. Здесь нет ничего, что меня бы держало.
Брат Амос. Тебе повезло. Нам по пути. Я тоже иду в ту сторону, но с другой целью.
Линкс. Что ж это за цель?
Брат Амос(странно смотрит на Линкса, вкрадчиво). Я тебе расскажу, Линкс. Обязательно расскажу, но позже. Подожди немного. (Нормальным голосом.) Скажи, ты ведь, наверное, устал? Не так ли? И не прочь съесть что-нибудь?
Линкс(улыбается). А вы, брат Амос?
Брат Амос. Длительные блуждания по пустыне не способствуют приливу сил. Вот что я тебе скажу. На кухне епископа, коей я обязан моим прекрасным ножом, мне удалось стащить кусок хлеба — небольшой, конечно, но на двоих хватит, а у тебя я вижу некую емкость, в которой что-то явственно плещется. Это вода?
Линкс. Увы.
Брат Амос. Жаль, жаль. Так вот — почему бы нам не объединить усилия и не сделать привал, как и подобает усталым путникам?
Линкс. Вы не боитесь погони, брат Амос?
Брат Амос (очень серьезно и грустно). Боюсь, очень боюсь, Линкс. Но, понимаешь, я смертельно устал. Мне кажется, что я умру, если немного не отдохну.
Линкс(ободряюще, с сочувствием). Ну будь по-вашему.

Садятся. Брат Амос достает хлеб, Линкс — флягу. Брат Амос ломает хлеб и дает половину Линксу.

Брат Амос. Вот мы и преломили с тобой хлеб, Линкс. Это лучше, чем резать его. В этом есть что-то древнее, что-то от обряда, ритуала. Это не просто раздел пищи, но нечто большее.

Едят, пьют.

Линкс. Как вы думаете, нам удастся бежать?
Брат Амос. Пока нам это удается, и в любом случае нужно продолжать дальше. Хотя если наняли Маллеуса — нам конец. От него никто не уходил. Я знаю его — он иногда приходит к епископу поговорить, епископ славен широкими взглядами и странными знакомыми. Маллеус по прозвищу Прозрачный — страшный человек. Человек с тысячью лиц, человек, умеющий проходить сквозь стены, знающий все языки и науки, способный достигнуть любого положения, но по необъяснимой прихоти занимающийся столь презренным ремеслом.
Линкс. Я слышал, что Маллеус раньше никогда не брался за два дела сразу.
Брат Амос. Все мы раньше много чего не делали. Ты ведь,наверное, раньше тоже по-другому упражнялся в стрельбе?
Линкс(резко, с вызовом). Вы не знаете, почему я это сделал.
Брат Амос. Не знаю. Но подозреваю, что у тебя были на товажные причины. Не думаю, что ты просто хотел посмотреть, как будет выглядеть Аденальф со стрелой в горле.
Линкс(гневно) Брат Амос!
Брат Амос (примирительно). Ну-ну, перестань. У меня есть глупая привычка — шутить не к месту, никак не могу от нее избавиться. Не сердись, слова мои — просто слова и ничего не значат. Мы не должныссориться. Если мы поссоримся, рухнет тот шаткий мир, в которомсуществуем сейчас мы оба, хмурое небо, пустыня и эта скудная пища, которую мы вкушали, — все это падет. Когда ты злишься, ты похож на зверя,подарившего тебе имя.
Линкс(остывая). Какого зверя?
Брат Амос. Рысь. Твое имя значит «рысь» — большая дикая кошка с острыми зубами, на языке народа, чьи легионы покорили полмира, но бесследно растворились в дремучих лесах, откуда позже вышли предки Аденальфа и сокрушили выродившихся завоевателей, подобно тому как рысь перегрызает горло медведю, обессилевшему после зимней спячки.

Пауза.

Линкс(задумчиво). Я почти забыл, как меня зовут по-настоящему. Линкс — такое прозвище дал мне Аденальф, когда подобрал меня — безродного мальчишку, живущего в пыли улиц. Это было много лет назад, и с тех пор мы не разлучались. Я был ему предан настолько, насколько один человек может быть предан другому. Он научил меня искусству, которым владел в совершенстве, — искусству войны, лучшему из искусств, как считал он, ибо Бог подарил миру радость битв, чтобы благородным людям было чем заняться, — так он говорил мне. Я был вместе с ним каждый миг, и тень его славы ложилась на меня. Я чистил его оружие, ставил его палатку и разводил его костер, носил перед ним щит во время сражения — не было того, чего бы я не сделал для Аденальфа, ибо он казался мне воплощением бога войны — великолепным, страшным и притягивающим одновременно. Мы видели падение крепостей, разрушение городов, истребление целых народов, мы проходили сквозь огонь, как саламандры, — огонь не обжигал нас, стрелы, изнемогая, падали перед нашими торсами, полчища врагов в ужасе бросались прочь, завидев знамя со львом и голубем. Но лик божества потускнел. То, что туманит все зеркала, то, что делает из клинка ржавое посмешище, то, что превращает дорогие и прекрасные ткани в груду пыльных лоскутов, — завоеватель Время со злобной усмешкой бросил тяжелый меч на чашу весов его жизни. Чаша опустилась. В тот день, когда я стоял на среднем ярусе галереи, я увидел, как на исходе первого часа поединка Аденальф на миг поднял глаза и посмотрел. Нет-нет, не на меня и не сквозь меня даже — он смотрел в никуда и увидел там что-то, что вошло в него и его преполнило. Не знаю, что это было. Никто, кроме меня, этого не заметил. Никто, кроме меня, не знал его так. Но на моих глазах Аденальф превратился в испуганного старика с неподъемным мечом в руке, и лишь в глубине его взгляда, где еще оставались капли его прежнего естества, билась, кричала и плакала единственная просьба. Я выполнил это просьбу.

Пауза.

Брат Амос. Ты убил его, чтоб его не убил аль Закр? 
Линкс(качая головой). Аль Закр не стал бы убивать испуганного старика, а жизнь для него была бы горшей мукой. Я сделал это потому, что еще миг — и все бы все поняли. Я сделал это, чтоб его запомнили как непобедимого героя, коварно убитого рукой предателя. А убежал я потому, что меня бросили бы в тюрьму и там пытали, и я рассказал бы правду, ибо я не приучен лгать.

Брат Амос молчит, берет флягу, рассматривает ее.

Линкс. Вы ничего мне не скажете?
Брат Амос (задумчиво). Что я могу сказать? Твой грех не в убийстве. Твой грех другой — странный, извращенный грех гордыни самоуничижения, который сродни греху поцеловавшего Спасителя, дабы тот принял предначертанные муки и страданиями своими искупил грехи человечества. Есть притча о двух людях, бредущих по пустыне. Совсем как мы, правда? У одного из них фляга, в которой воды ровно столько, чтоб один человек мог дойти до места, где есть источник. Если же оба будут пить воду, то ее не хватит, и они оба погибнут.
Линкс. И что же им делать?
Брат Амос. Есть три варианта: поделиться с товарищем водой и погибнуть вместе с ним; отдать ему флягу и погибнуть самому; или — оставить флягу себе. Одно из решений правильное.
Линкс. Какое?
Брат Амос. Ты будешь удивлен, но это третье решение. Сказанов писании — возлюби ближнего, как самого себя. Как самого себя, понимаешь?Но не больше, чем самого себя. Что сверх того — уже грех.
Линкс. Второй человек может отобрать флягу.
Брат Амос (устало). А вот флягу отбирать нельзя. Это будет — совсем другой грех, еще более тяжкий.
Линкс. Я поделился с вами водой.
Брат Амос. Я благодарен тебе за это. Ты благородный человек, Линкс, и добрый. Слишком добрый. И совершенно неискушен в богословской софистике. Когда ты делился со мной водой, ты не знал этой притчи. Иногда незнание бывает спасительно.
Линкс(обиженно). Я бы все равно поделился.
Брат Амос (улыбается). Я не сомневаюсь. Как бы то ни было, фляга уже пуста. Не горюй — скоро мы найдем воду. И пустыня когда-нибудь кончится. Но зачастую люди пересекают пустыню, чтобы найти еще одну пустыню.

Пауза.

Линкс. Брат Амос, а почему вы убили?
Брат Амос. По чистой случайности. Брат ключник застал меня, когда я лазил в тайник епископа. Он как раз собирался открыть рот, когда я схватил подсвечник и разбил его бедную старую голову. У меня не было выбора. Но я свято верю, что все события на земле — предначертаны и связаны друг с другом. Бессонница ключника, его непреодолимое желание наведаться в комнату в левом крыле были не чем иным, как жаждой смерти, и провидению было угодно, чтоб именно я оборвал нить его существования. А кто я такой, чтоб спорить с провидением? Моя совесть чиста. Насколько, конечно, она может быть чиста у убийцы. 
Линкс. А зачем вы лазили в тайник?
Брат Амос. Ты действительно хочешь это знать?
Линкс. Я думаю, что — да.

Брат Амос достает предмет, который рассматривал в начале сцены. Линкс протягивает руку, но брат Амос останавливает его свободной рукой.

Брат Амос. Это стоит многих злодеяний.
Линкс. Что это, брат Амос?
Брат Амос. Ты когда-нибудь слышал о четвертой реке?
Линкс. О четвертой реке?
Брат Амос. Когда Господь сотворил первую человеческую пару, сразу же возникла проблема — где их разместить. Для этих целей был создан Эдем — рай земной, из которого вытекала река, в свою очередь делившаяся на четыре других. Гихон омывает землю Хавила, где золото, бдолах и камень оникс; Фисон течет в земле Куш; Хиддекель — перед Ассирией; четвертая река — Евфрат. Позже люди понаделали глупостей, за что были изгнаны, а у врат Эдема поставлен ангел с огненным мечом. Но речь сейчас не об этом. Есть люди — и я в их числе — которые считают, что Эдем по-прежнему находится на земле, и путь туда указывает четвертая река. А в любое место, находящееся на земле, человек может проникнуть. 
Линкс(он удивлен, но говорит серьезно и задумчиво). Отсюда до Евфрата несколько дней пути. Брат Амос, вы извините меня, но…
Брат Амос (прерывает, говорит гневно и страстно). Что?! Доказательства?! Разве Святое Писание — само по себе не доказательство?! Разве человек, обладающий глазами, разумом и верой, не может понять этого сам? Разве не стоит четвертая река последней, разве не сказано про нее вскользь, мимоходом, чтобы скрыть истинное знание, опасное для толпы? Потерянная вещь всегда находится в самом дальнем месте; ищи кольцо в последнем ларце — так говорил древний мудрец, и он был прав, тысячу раз прав. А остальные реки лишь прикрывают четвертую, как перед боем строй лучников стоит перед конницей.
Линкс(утвердительно). Вы в это верите.
Брат Амос (устало). Да, Линкс. Потому что иначе не может быть. Потому что иначе все не имеет смысла. Потому что иначе мир был бы просто куском мертвого камня, на котором живут истязающие друг друга неразумные твари.
Линкс. Если Эдем находится на земле, почему его никто не видел?
Брат Амос. Потому что он скрыт от глаз человеческих. Потомучто нужно знать слова, отворяющие его.
Линкс. Вы их знаете?
Брат Амос (показывая на предмет). Здесь, внутри этой шкатулки,лежит листок пергамента, на котором начертана подробная карта пути в Эдем, слова, которые нужно произнести в определенном месте, чтоб Эдем снизошел в видимое, и, самое главное, — что сказать стражу, чтобы он не был преградой.
Линкс. Но откуда взялся этот пергамент?
Брат Амос (очень серьезно). Это тайна, Линкс, великая тайна. Этогоя тебе сказать не могу. Скажу только: есть люди, которые долгие века берегли этот пергамент с письменами, начертанными тем, о ком лучше не говорить, люди, передававшие его из поколения в поколение, люди, все это время терпеливо ждавшие часа, когда…
Линкс(перебивает). Брат Амос! (Очень взволнованно.)Я… я совсем забыл!.. Я слышал раньше о четвертой реке!
Брат Амос. Ты?
Линкс. Да! Несколько лет назад! Это связано с исчезнувшим отрядом.
Брат Амос (очень взволнованно). Что ты сказал?! Исчезнувший отряд?!
Линкс. Да! Отряд, который приплыл на корабле без флага! Отряд, не несший впереди знамени! Отряд, который всегда держался в стороне и которым командовал высокий худой человек с лицом воина и в одежде священника! Отряд, который ночью между двумя прибрежными городами покинул общий лагерь и бесследно исчез, уходя на северо-восток. Все долго спорили — кем могли быть эти люди, но со временем о них забыли — или думали, что забыли. Потом, три года назад, во время обмена пленными я опять увидел человека, который командовал исчезнувшим отрядом. Его принесли на носилках. Он был очень слаб и, по-моему, безумен. В лагере он умер. Перед смертью он страшно бредил. Он говорил о палящем солнце,о песчаных бурях, о жажде, о распухших языках, о гибели товарищей; он говорил о долине человеческих костей, о знамениях и пророчествах, о следе Адама и о четвертой реке. «Четвертая река» — повторил он несколько раз и скончался. Епископ осмотрел умершего и что-то вытащил у него из пояса. Я не стал никому говорить, что узнал этого человека.

Пауза.

Брат Амос (задумчиво и печально). Высокий худой человек с лицом воина и в одежде священника, который так много видел, а умер такой жалкой смертью, — был моим братом, Линкс. Несчастный! Он хотел завоевать рай, как будто это вражеский город. Он погиб сам — и вместе с ним люди, которые были солью земли. Ты правильно сделал, что никому ничего не рассказал. Епископ тоже правильно сделал, что спрятал пергамент. Он не должен был попасть в руки непосвященных. Хотя, чтобы получить его обратно, мне пришлось три года провести в монастыре, входя в доверие к епископу, а затем стать вором и убийцей. Но зато теперь я знаю точно, что След Адама — не выдумка.
Линкс. След Адама?
Брат Амос. Ты сам только что сказал о нем. В монастыре я не терял времени. Там довольно обширная библиотека. В одной из книг по географии я обнаружил интересные сведения — на северо-востоке, откуда течет Евфрат, живут дикие племена кочевников, которым известно место, называемое Следом Адама, — узкое ущелье странной формы, которое среди местных дикарей считается запретным местом по причинам, о которых не сказано. Мой брат раньше этого не мог знать, но, умирая, говорил о нем. А это уже многое значит.
Линкс. Брат Амос, а вы сами видели этот пергамент?
Брат Амос. Нет. Я только примерно знаю, что там. Я еще не открывал шкатулку.
Линкс. Но почему?
Брат Амос. Не знаю, Линкс. Мне почему-то хочется это сделать, когда я перейду границу, когда я буду в безопасности, понимаешь?
Линкс. Нет.
Брат Амос. Ну все равно. Считай, что это моя причуда.

Пауза.

Линкс. Брат Амос, а почему вы не хотите, чтоб об этом узнали люди?
Брат Амос (страстно). Люди?! А ты знаешь, что было бы, если б об этом узнали люди? Разве не опьянились бы они этой вестью и не исполнились бы великим рвением? Разве не разнесли бы они эту весть по миру и не вложили бы ее в уши живущих? Разве тогда все народы — нищие, богачи, короли, воины, торговцы, невинные младенцы, старые девы, фальшивомонетчики, скупщики краденого, влюбленные, заклятые враги — не позабыли бы о своих жалких страстях, таких никчемных теперь?! Разве нестали бы они одним существом — многоруким, тысяченогим, с одной головой на всех, с одной мыслью в голове, с одним криком во рту?! Разве не пришли быони к истокам Евфрата и не крикнули бы: «Вот! Мы — Человек! Мы плодились и размножались, мы пахали землю, мы создали ремесла и искусства, мы жили достойно или хотя бы пытались это делать — нам надоело!!! Мы хотим обратно!!!» Разве устоит перед ними одинокий ангел с потухшим мечом — брошенный часовой у забытого поста? Красноречивые убедят его словами, воинственные запугают, кроткие растрогают, болезные разжалобят. И вернулся бы человек туда, откуда вышел, и стал бы равен и подобен Богу, и, может, против самого Бога измыслил бы мятеж — но нет всего этого. Нет и небудет. К счастью. Потому что пергамент — в шкатулке, шкатулка — у меня в руке, а я стою посреди пустыни и никому ничего не скажу.
Линкс. Похоже, что вы не очень-то любите людей.
Брат Амос. Да, Линкс. Я не очень-то люблю людей, но я к ним снисходителен. А вот они ко мне — нет. Да и к тебе — тоже.
Линкс. Брат Амос, а зачем вы туда идете?
Брат Амос. Я очень устал. Я иду домой. (Пауза.) Мой брат…Оношибался. Взять рай с оружием в руках — не в силах человеческих. Но я знаю — где не пройдет большая армия, там пройдет маленький отряд; гдене пройдет маленький отряд — пройдет один человек. Или два. Скажи, Линкс,ты пошел бы со мной?
Линкс(ошеломленно). Мне — с вами?
Брат Амос (смотрит на Линкса оценивающе). А почему бы и нет? У тебя нет выхода, Линкс. Люди отреклись от тебя. Теперь ты не один из них. Они не поймут всей красоты твоего поступка. Вернись ты к ним — и они убьют тебя, потому что теперь у тебя с ними не одна правда. Тебя ждет печальный удел изгнанника и беглеца. Я же предлагаю тебе новую жизнь, по-настоящему новую. Решай, Линкс. Иначе — мне придется убить тебя. Я слишком много тебе рассказал.
Линкс. Перестаньте, брат Амос. Я не настолько глуп, чтобы отказываться. Когда человек бежит куда глаза глядят и ему делают такое предложение — он не спорит. Я пойду с вами.
Брат Амос (облегченно).Я очень рад, Линкс. Такой попутчик, как ты, — большая честь для меня. (Деловым тоном.) Теперь послушай — через день мы подойдем к границе. Там стоит крепость. Комендант крепости — посвященный и мой старый друг. Там мы отдохнем, запасемся водой и провизией и…
Линкс(прерывает). Брат Амос, когда вы последний раз видели коменданта?
Брат Амос(немного растерянно). Довольно давно, раньше мы обменивались письмами, а когда я был в монастыре, я не мог писать туда, чтоб не привлекать внимания, но почему это…
Линкс(прерывает). Брат Амос, комендант этой крепости полгода назад погиб в стычке с арабами. Мне очень жаль.

Пауза. Брат Амос в отчаянии закрывает лицо руками.

Брат Амос. Боже… Но кто теперь там комендант?
Линкс. Насколько я знаю, нового коменданта туда так и не прислали. Его обязанности выполняет вдова покойного. Вы ее знаете?
Брат Амос (печально-рассеянно). Да… Клото… Клото и ее воспитанница — Анна-Валентина… Когда они ехали в крепость, на их небольшой отряд напали кочевники. В жестокой схватке врагов удалось отбросить, но последствия этой стычки для обеих женщин были поистине роковыми. Анна-Валентина была тогда совсем ребенком, и от пережитого ужаса она — как бы это сказать? — утратила какую-то часть рассудка — или, может быть, наоборот, приобрела что-то, что оказалось непосильной ношей для ее маленького мозга.
Линкс(немного раздраженно). Попросту говоря — она тронулась. А со второй что произошло?
Брат Амос. Случайная стрела попала ей в голову. Рана оказалась не смертельной, но после этого Клото ослепла. Помимо этого, у нее начались странные приступы, во время которых она теряет речь. В таких случаях она общается с миром через воспитанницу. Она создала свой особый язык, состоящий из прикосновений пальцами, который понимает только Анна-Валентина. Очень печальная история. Значит, крепостью сейчас управляют две женщины, одна из которых — слепа, а вторая — почти безумна. Как бы то ни было — деваться нам некуда. Пойдем, Линкс.
Линкс(ободряюще). Брат Амос, я вижу, вы расстроены. Утешьтесь, ведь самое главное — пергамент с вами.
Брат Амос (улыбается). Да. Спасибо, Линкс. Мне повезло, что я тебя встретил. Мы — хорошая пара. Такие люди, как ты, держат Землю. Такие, как я, — приводят ее в движение.
Линкс(улыбается). А кто же живет на Земле, брат Амос?
Брат Амос. Ты разве не знаешь? Нищие духом, Линкс.

Линкс поворачивается, идет.

Брат Амос. Постой, ты оставил свою флягу!
Линкс. Она пуста, брат Амос. Значит, больше не нужна.

Уходят. Сцена пуста. Свист ветра. Входит Маллеус, осматривается, подбирает флягу, уходит.

Четвертое действие

Пограничная крепость. Ночь. В полумраке сидят Клото и Анна-Валентина. Клото прядет, Анна-Валентина рассматривает книгу при свече.

Клото. Который час?
Анна-Валентина. Ты кого-то ждешь?
Клото. Того, кто скоро придет.
Анна-Валентина. А кто скоро придет?
Клото. Тот, кто идет подземным ходом. Я слышу шаги.
Анна-Валентина. Уже несколько дней нет времени. Песочные часы разбились, вода в клепсидре высохла, а гномон не отбрасывает тень, небо изменило цвет, оно стало серым, там нет солнца, и мне страшно.
Клото. Анна-Валентина, несчастное дитя, ты никогда не видела грозовых облаков. В этих местах дождь идет раз в десять лет.
Анна-Валентина. Да, Клото, я никогда не видела дождя, но знаю, что это. Это когда вода льется с неба. Еще я знаю, что это плохо.
Клото. Почему плохо?
Анна-Валентина. Я читала об этом в книге. Там естьистория про человека, который очень любил зверей. Я тоже люблю зверей, особенно коров — они такие вкусные, но тот человек любил животных больше, чем я. Однажды он узнал, что скоро пойдет дождь. Тогда он решил спасти животных, только животных, на людей ему было плевать, и он ничего им не сказал. Он построил большой корабль, спрятал всех животных от дождя и был очень рад. Потом пошел дождь. Все думали, что это просто дождь, а это был особенный дождь, самый сильный, и назывался он по-особенному — потоп, от слова «тонуть». И все утонули. А тот человек — спасся, и животные спаслись. Он плавал по воде, кормил животных и был счастлив. А потом он послал голубя… (Резко захлопывает книгу.) …А к нам тоже прилетал голубь!
Клото. Да, Анна-Валентина.
Анна-Валентина. Он принес зеленую веточку?
Клото. Нет.
Анна-Валентина. Он принес щепотку земли?
Клото. Нет.
Анна-Валентина. А что он принес?
Клото. Он принес письмо. А ты мне его читала.
Анна-Валентина. Я умею читать, но не всегда понимаю написанное. Что там было сказано?
Клото. Дурные вести. Нам грозит опасность.
Анна-Валентина. Что такое опасность?
Клото. Это враги. Их много. Голубь прилетел слишком поздно.
Анна-Валентина. Почему?
Клото.Они уже здесь. Ты ходила вечером на башню?
Анна-Валентина. Да, Клото.
Клото. Что ты там видела?
Анна-Валентина. Огоньки. Вокруг крепости всюду огоньки.
Клото. Это неверные. Они пришли, чтобы штурмовать крепость.
Анна-Валентина. А мы что будем делать?
Клото. Граф должен прислать помощь.
Анна-Валентина. А если враги начнут штурм?
Клото. Воины будут сражаться.
Анна-Валентина. А мы?
Клото. Мы будем ждать.
Анна-Валентина. Чего ждать?
Клото. Исхода.
Анна-Валентина. Какого исхода?
Клото. Любого. Помощи графа или падения крепости.
Анна-Валентина. Если крепость падет, нас убьют?
Клото (убежденно). Нет.
Анна-Валентина. Почему?
Клото. Потому что я слепа, а ты — безумна. А закон неверных запрещает убивать увечных и безумцев.
Анна-Валентина. А я точно безумна?
Клото (убежденно). Да.
Анна-Валентина (улыбается). Это хорошо.
Клото. К тому же мы всегда можем бежать подземным ходом.
Анна-Валентина. Где сейчас кто-то идет?
Клото. Да.Они уже близко.
Анна-Валентина. Они?
Клото. Теперь я различаю, что их двое.
Анна-Валентина. Они скоро придут?
Клото. Скоро.

Пауза.

Анна-Валентина. Клото, расскажи мне сказку.
Клото. Какую?
Анна-Валентина. Про гору и трех женщин.
Клото. Далеко за морем есть большая гора.Она вся покрыта снегом, и там очень холодно. На горе живут три женщины. Каждая занята своим делом. У одной из них ящик. Ящик старый, но очень крепкий — он никогда не поломается. Не глядя запускает она руку в ящик и вынимает не видя. А лежит в ящике удел человеческий. (Тихо входит брат Амос, стоит, никем не замеченный, и слушает.) У второй есть свиток, бесконечный, как вечность, на котором она пишет то, что предначертано, и записанное уже никто не может изменить или исправить. Третья…
Брат Амос. Третья просто прядет. Но нитки у нее особые. Если ящик крепче любых камней, а свиток длиннее времени, то нитки ее коротки и ненадежны, и рвутся они постоянно, и приходится ей прясть вновь и вновь, ибо те нитки — жизни человеческие.
Анна-Валентина. Ты знаешь эту сказку?
Брат Амос. Я сам ее когда-то рассказывал.
Анна-Валентина. Ты ее напугал. Теперь она не сможет говорить.
Клото. Я не испугалась. Я слышала, как ты шел. Здравствуй. Не знаю, как теперь тебя называть.
Брат Амос. Как хочешь, Клото. Здравствуй.
Клото. Мой муж погиб.
Брат Амос. Я знаю. Он был моим другом. Ты ждешь сочувствия?
Клото. Нет. То, что не видишь, терять легко. Он умер быстро. Совсем без мучений. Анна-Валентина говорила, что она никогда не видела такого счастливого мертвеца.
Анна-Валентина (важно кивает). Да, это правда.
Брат Амос. Ты по-прежнему прядешь.
Клото. Да, только я пряду шерсть и лен.Они крепче, чем человеческие жизни. Ты ждешь помощи?
Брат Амос. Нет.
Клото. Я не могу тебе помочь. Ты видел, что творится под стенами?
Брат Амос. Видел. Их не меньше двух тысяч. Похоже, что они скоро двинутся на приступ.
Клото. Но сейчас ночь.
Брат Амос. Ночь — лучшее время для темных дел.
Клото. Если они начнут штурмовать прямо сейчас, то войску графа придется спасать лишь дымящиеся развалины.
Брат Амос. Граф обещал помощь?
Клото. Да, он прислал письмо. Там было предупреждение об опасности, обещание помощи и сообщение о двух преступниках, которых надлежит задержать.

Пауза.

Брат Амос. Но ты ведь не будешь этого делать?
Клото. Нет. А надо было б. Тот, второй, человек — оруженосец?
Брат Амос. Да. Я встретил его в пустыне.
Клото(иронично). Что ж он не поднялся засвидетельствовать мне свое почтение?
Брат Амос. Боюсь, что он застенчив. Он предпочел остаться внизу, со стражниками.
Клото. Зная его манеры, это можно только приветствовать.
Брат Амос(слегким возмущением).Он — мой друг. И он пойдет со мной дальше.
Клото. Он поверил в твои сказки?
Брат Амос (резко и гневно). Это не сказки!!!

Пауза.

Анна-Валентина. Теперь она точно не сможет говорить.

Анна-Валентина подходит к Клото и берет ее за руки. Клото чертит у нее на ладони.

Анна-Валентина. Она спрашивает, нашел ли ты то, что искал?
Брат Амос. Да.
Анна-Валентина. Она спрашивает, счастлив ли ты теперь?
Брат Амос. Я буду счастлив потом.
Анна-Валентина. Она спрашивает — что будет потом?
Брат Амос. Я не знаю, что будет потом. Я иду, чтоб посмотреть на это.
Анна-Валентина. Она говорит, что это не в людских силах.
Брат Амос. Может быть. Может, я взвалил на себя непосильную ношу. Но так возвышается дух человеческий. Я играю с Богом в его игру, по его правилам, его картами, наверняка краплеными, — и все время проигрываю,но остальных не пускают даже на порог комнаты, где идет игра.
Анна-Валентина. Она говорит, что, может, и нет никакой комнаты, и Богу наскучили его игры, а есть лишь гора, три женщины, ящик, свиток и нитки, которые все время рвутся.

Брат Амос берет прялку.

Брат Амос. У тебя кончились нитки, Клото. То, чего нет, порваться не может.

Клото поднимает с пола ворох ниток и дает брату Амосу.

Анна-Валентина. Она говорит, что, может быть, здесь есть твоя нитка. Храни их надежно. Тогда с тобой ничего не случится. Бойся потерять — ибо тогда твоя жизнь будет в руках ветра, зверя или человека — что хуже всего. Больше она ничего не может для тебя сделать. Она устала и хочет спать. (От себя.) Ты ей надоел.Она тебя не любит.
Брат Амос (вспыхивает).Ах ты, мерзкая безумная девчонка!
Анна-Валентина(обиженно, но важно). Обзываться нехорошо. А безумной быть хорошо. Потому что меня не убьют, а вот тебя — убьют! Да! Никто не может меня убить. Только Бог может пустить воду с неба и утопить Анну-Валентину.
Клото.Амос, тебе не совестно обижать девочку? Она не ведает, что творит.
Брат Амос (раздраженно, с обидой). Твоя девочка прекрасно может постоять за себя сама. Знаешь, мне иногда кажется, что твои приступы — не более чем притворство, когда тебе не хочется говорить.
Клото(улыбается). А тебе всегда хочется говорить?
Брат Амос (почти умоляюще). Клото, я проделал долгий и опасный путь, чтобы попасть сюда. Ты могла бы…
Клото(прерывает).Амос, зачем ты пришел? Ты говоришь, что помощь тебе не нужна.
Брат Амос (очень смущенно). Клото, я хотел…
Клото(прерывает резко и насмешливо). Что ж ты хотел?
Брат Амос (он смущен еще больше). …Не знаю… Я хотел… Я думал… Я хотел тебя спросить…

Врывается Линкс.

Линкс (возбужденно). Брат Амос!
Брат Амос (с тихим отчаянием и упреком).Линкс!..
Линкс(кланяется женщинам). Ради бога, извините меня. Неверные пошли на приступ.

Слышен далекий шум боя.

Брат Амос (деловым тоном). И что ты скажешь? Как долго крепость продержится?
Линкс. Это старая крепость. Здесь ветхие стены и мало людей. До рассвета тут не будет камня на камне.
Брат Амос. Все ясно. Нужно срочно бежать.
Анна-Валентина (радостно, хлопая в ладоши). Подземный ход, подземный ход!
Клото. Я не хочу.
Брат Амос (устало). Не сходи с ума. Они убьют тебя.
Клото. Не убьют. На мне их метка.
Линкс. Госпожа, это дикие племена, до сих пор тайно поклоняющиеся идолам.Они не берут пленных.
Клото. Все равно. Это — не жизнь.
Брат Амос (презрительно). Перестань. Да, твой мир — это мрак. Но когда во мраке появятся чужие гортанные голоса, запах немытых тел, грязные пальцы и холод металла у тебя на шее, такой белой, — что ты скажешь тогда?
Клото(с отвращением поеживается). Хорошо, я пойду. Только чтоб доставить тебе удовольствие.

Шум битвы ближе. Брат Амос берет Клото и Анну-Валентину под руки, идет, Линкс стоит.

Брат Амос.Линкс! А с тобою что?
Линкс. Там на стенах воины. Что будет с ними?
Брат Амос (спокойно, равнодушно). Они умрут, Линкс. Все. Никто не спасется. Ты это хотел услышать?
Линкс (в нерешительности).Я знаю, но…
Брат Амос. Ты можешь им помочь?
Линкс. Нет.
Брат Амос. Ты можешь спасти крепость?
Линкс. Нет.
Брат Амос (гневно, с сарказмом). Так чего ж ты ждешь?! Ах, да — конечно! Это же великий воин Линкс!Он хочет стать вместе сними, там, на стенах; стать еще одним безымянным трупом, как велит его честь — эта шлюха разума!

Линкс бьет брата Амоса по лицу, но брат Амос перехватывает его руку и крепко держит.

Брат Амос (мягко и грустно). Решай, Линкс. Ты хотел идти сомной. Иногда, чтоб стать человеком, нужно убить в себе все человеческое.

Линкс в нерешительности.

Брат Амос. Ну!!!

Линкс опускает руку и как-то обмякает. Брат Амос смеется злым и горьким смехом. Все уходят. Слышен шум битвы.

Пятое действие

Пустыня за крепостью. Раннее утро. Свист ветра. ВыходитМаллеус.

Маллеус (задумчиво, говорит сам с собой). В час утренней тишины, в томительный краткий миг между последним криком петуха и первым стуком ведра о стенку колодца, они, никем не замеченные, прошли подземным ходом, чтоб обрести свое спасение в благословенном безлюдье пустыни. Но не было стука ведра, потому что колодец погребен под грудой камней, а петух — петух сейчас наверняка украшает пиршество победителей. Невинные всегда страдают. Как и всякий проводящий много времени вдали от людей, наедине с собой я становлюсь невероятно болтливым. Когда-то в детстве я видел одну женщину из племени кочевников. У нее были длинные, крашенные хной волосы, яркого, почти неестественного цвета. Она расчесывала их роговым гребнем, а я стоял и смотрел, как сплетаются красные пряди и черные зубья; смотрел и не мог оторваться. Я вспомнил об этом, когда увидел, как горит крепость. Языки пламени вьются между зубцами на стенах, как будто женщина-великан расчесывается исполинским гребнем. Это так красиво. Хотя кому-нибудь другому эта картина показалась бы ужасной. Она наводила бы на мысли о бренности, страданиях и смерти. Они идут сюда, они уже близко. Четыре фигуры на фоне пасмурного неба, озаренного алыми отблесками. Их столько же, сколько букв в имени Создателя, сколько граней у квадрата, сколько сторон света, сколько стихий в природе, сколько рек течет из рая. Мое время еще не пришло.

Прячется. Входят брат Амос, Линкс, Клото и Анна-Валентина.

Анна-Валентина. Они ушли. Все сожгли и ушли. Зачем?
Брат Амос. Чтоб опять прийти, все сжечь и уйти.
Анна-Валентина. Есть ли в этом смысл?
Брат Амос. Смысл есть всегда.
Клото. Да, смысл есть всегда. Крепость была нашей темницей. Теперь мы свободны, Анна-Валентина. Теперьмы можем пойти куда захотим.
Анна-Валентина (улыбается). Это хорошо.
Брат Амос. Клото, тебе лучше передохнуть.

Расстилает плащ, Клото садится, Анна-Валентина — рядом с ней.

Линкс. Брат Амос…
Брат Амос (устало).Линкс, перестань. Мне надоело. Я не хочу об этом говорить. Ты еще не успокоился?
Линкс. Я успокоился. Совсем успокоился. Скажите, мы ведь перешли границу?
Брат Амос. Думаю, что — да.
Линкс. Теперь мы наверняка в безопасности. Почему бы вам не открыть вашу шкатулку?
Брат Амос. Да, ты прав. Теперь можно. (Ищет шкатулку в сумке, меняется в лице.)
Линкс. Ну, что там?
Брат Амос (ошеломленно). Ее нет.
Линкс. Как — нет?!!
Брат Амос (он вне себя). Так!!! Моя шкатулка… она пропала… (Смотрит на Линкса.) Я знаю… это ты… ты ее украл! (Кидается на Линкса.)
Линкс (с трудом отводя его руки). Опомнитесь, брат Амос! Зачем мне ее красть? Я же не смогу прочесть, что там написано!
Брат Амос (сникает, он совершенно уничтожен). Да… да… значит, я сам потерял ее… боже… я ведь так ее берег… я мог выронить ее где угодно — в пустыне, в подземном ходе — везде! Теперь все пропало…

Брат Амос опускается на колени и закрывает лицо руками, Клото горько смеется.

Клото. Как же себя должен чувствовать человек, когда цель его жизни в одночасье умирает у него на руках! Нельзя так сильно верить во что-то одно. Ты проиграл, Амос. У Бога опять оказалась крапленая карта. Он — как ребенок, ему не нравится, когда чужие трогают его игрушки. Даже когда они сломаны и выброшены на помойку.
Анна-Валентина. Так тебе и надо!

Брат Амос поднимает голову. На его лице — решимость.

Брат Амос. Нет, Клото. Игра еще не закончена. Это была бесценная вещь, но, в конце концов, это был всего лишь листок пергамента. А листок пергамента не может быть преградой для меня. У меня есть целый мир, и, если я могу читать в нем, я дойду. Я доберусь до четвертой реки и буду плыть вверх по течению, пока река не кончится. Там я встречу ангела и, клянусь, если придется — я задушу его голыми руками.
Клото. А если нет ангела, Амос? Если там вообще ничего нет? Если у царства небесного нет черного хода — что ты будешь делать тогда?
Брат Амос. Тогда — тогда я придумаю себе какое-нибудь другое занятие. (Резко.)Линкс, ты пойдешь со мной?!

Незаметно выходит Маллеус.

Маллеус. «Пойдут ли двое вместе, не сговорившись между собою? Ревет ли лев в лесу, когда нет перед ним добычи? Подает ли свой голос львенок из логовища своего, когда он ничего не поймал? Попадет ли птица в петлю на земле, когда силка нет для нее? Поднимется ли с земли петля, когда ничего не попало в нее?» Что дальше, брат Амос?

Все, опешивши, застывают на месте.

Брат Амос (отрешенно). «Трубит ли в городе труба — и народ не испугался бы? Бывает ли в городе бедствие, которое не Господь допустил бы? Ибо Господь ничего не делает, не открыв своей тайны рабам своим, пророкам».
Маллеус. Тебе знакомы эти слова?
Брат Амос. Да. Их сказал человек, подаривший мне свое имя. Пророк Амос. Ты все-таки нашел меня, Маллеус.
Маллеус. Да, брат Амос. Я нашел тебя. И нашел еще кое-что. (Показывает шкатулку, брат Амос делает непроизвольное движение к ней.) Ты так долго ждал, чтоб завладеть этой вещью. Ты стал монахом, потом — преступником, ты скитался по пустыне, ты нашел себе друга, ты терпел голод и жажду, ты крался по подземному ходу — и все это время яшел за тобой, а ты не видел меня. Ты хотел совершить Великое, а ключ от Великого ты потерял. Скажи, ты ведь, наверное, очень хочешь получить его обратно?
Брат Амос (через силу). Да, хочу.

Все это время Линкс пытается подойти к Маллеусу сзади.

Маллеус (не оборачиваясь).Линкс, не стоит этого делать. (Брату Амосу.) И нет, наверное, самого омерзительного поступка, который ты не совершил бы сейчас, чтобы опять обладать этой шкатулкой. Скажи — да?! Да? Ты ел бы нечистоты, ты целовал бы мне ноги, ты зарезал бы тысячу младенцев, ты проклял бы имя Божье, ты совокупился бы с содомитом, — но я не стану этого требовать от тебя. У меня сегодня хорошее настроение. На, возьми шкатулку.

Брат Амос в растерянности.

Маллеус. Ну что же ты? Бери, не бойся. Открой ее. Ты заслужил.

Брат Амос берет шкатулку и старается ее открыть.

Анна-Валентина. Клото, а что такое — содомит?
Маллеус (слегкой улыбкой). Дитя мое, об этом тебе лучше не знать.
Анна-Валентина. Я не дитя твое, я — Анна-Валентина.
Маллеус. Хорошо, Анна-Валентина. Извини. (Брату Амосу.) Ну что там у тебя, брат Амос?
Брат Амос (смущенно и растерянно). Я не могу открыть.

Маллеус посмеивается.

Маллеус. И тут у тебя ничего не вышло. Как же ты собирался прочитать то, что внутри? Но тебе повезло — у тебя есть я, а у меня сегодня хорошее настроение. Дай шкатулку.

Брат Амос дает Маллеусу шкатулку. Маллеус осматривает ее, что-то нажимает, шкатулка открывается. Маллеус заглядывает внутрь и смеется.

Брат Амос (в нетерпении). Что там? (Вырывает у Маллеуса шкатулку и застывает ошеломленный.)
Маллеус. И что же ты видишь там, брат Амос?
Брат Амос (в отчаянии). Там… там ничего нет! Только пыль.
Маллеус. Да. Только пыль. Пергамент слишком долго был заперт. Он не выдержал прикосновения воздуха. Счастье человеческое так хрупко. Выходит, все эти годы ты гонялся за кучкой праха.
Брат Амос (он оправился, твердо, с ненавистью). Перестань, Маллеус. Хватит надо мной издеваться. Ты пришел за моей головой?
Маллеус(со вздохом, устало). Нет, брат Амос. Я пришел за шкатулкой. Только и всего. Отдай ее мне и иди куда хочешь. (Забирает у брата Амоса шкатулку.) Ты удивлен?
Брат Амос(он удивлен). Ты отпускаешь меня?
Маллеус. Да. Ты не рад? Епископу нужна только шкатулка. Он знает, что в ней. Что было в ней. Твоя голова ему не нужна.
Брат Амос(саркастично улыбается). Это очень любезно с твоей стороны, Маллеус. Если уж ты такой добрый, может, окажешь мне еще одну услугу?
Маллеус.Какую же?
Брат Амос (вкрадчиво). Ты ведь видел, что было написано на пергаменте, до того, как он превратился в прах. И ты знаешь этот язык.
Маллеус. Очень может быть. А почему я должен тебе это говорить? Чтоб облегчить тебе задачу? Я думал, ты не ищешь легких путей.
Брат Амос. А что, по-твоему — это легкий путь?
Маллеус (криво улыбается). Но ты же, кажется, собирался задушить ангела голыми руками.
Брат Амос. Я передумал. (Незаметно достает нож.) Зачем мне душить ангела, если добрый Маллеус мне и так скажет. (Резко поворачивается и упирает нож Маллеусу в живот.)
Маллеус(в притворном страхе). Ах, нет, нет! Я боюсь крови! Не убивай меня! Я еще так молод! Я так хочу жить! (Делает незаметное движение, брат Амос, хрипя, сгибается пополам и падает у ног Маллеуса. Тот ухмыляется.) А ты изрядный негодяй, брат Амос. Ты подл и коварен, прямо как я. Ты мне нравишься. Пожалуй, я скажу тебе.

Маллеус нагибается к брату Амосу и шепчет ему на ухо, брат Амос начинает смеяться через боль.

Брат Амос. Да… Хорошо придумано. Главное — как просто.
Маллеус (становится серьезным). Теперь ты, Линкс. Подойди ко мне.

Линкс, понурясь, подходит.

Маллеус. Я почти сразу догадался, почему ты это сделал. Когда я был подростком, однажды решил помериться силами с другим отроком, куда поздоровее меня. Мы барахтались в пыли, а мой друг стоял рядом и смотрел на наш поединок. И вот у меня получилось очень удачно — как мне тогда казалось — обхватить своей ногой ногу противника. И что сделал мой друг? Он ударил меня по ноге, нога соскочила, и мой противник одержал победу. Когда я, кипя гневом, спросил друга, зачем он это сделал, он ответил: я спас тебя, ты бы все равно проиграл. Друга я возненавидел. Но со временем я поумнел и глубже заглянул в суть вещей. Я бы все равно проиграл, а он действительно меня спас, взяв на себя позор моего проигрыша. Ты не видишь ничего общего?
Линкс(угрюмо). Не вижу.
Маллеус. Ты слишком упрям. Ну и ладно. За твою голову назначена награда. Ты знаешь об этом?
Линкс (с вызовом). Знаю, но пока моя голова — на мне.
Маллеус. Ты напрасно дерзишь человеку, который пытается отнестись к тебе с сочувствием. Мне не хочется тебя убивать. Ведь в наши дни так редко встречаются благородство и преданность. Что же мне делать?
Линкс(мрачно). Придумай что-нибудь.
Маллеус. Уже придумал. Ты знаком с софистикой? Думаю — нет. А зря. Это раздел логики, при помощи которого иные мудрецы доказывают, что белая лошадь — не лошадь. Как тебе такое умозаключение: Линкс, стоящий здесь, — опасный преступник, коего надлежит казнить; далее — Линкс направляется в место, куда попадают только праведники и только после смерти; следовательно — если Линкс попадет туда, он dе jиrе становится праведником, что большого значения не имеет, но — что важно — в глазах людей он будет мертвецом, а мертвый преступник — не преступник. Я же возвращаюсь в город, с чистой совестью объявляю, что Линкс мертв, и получаю свои денежки. Неплохо придумано, а?
Линкс(растерянно улыбается). А ты хитрая бестия, Маллеус. Я думал о тебе плохо. Прости.
Маллеус (шутливо). Пустяки! Какие обиды между друзьями! (Стряхивает с себя веселье, становится серьезным и резким.) А теперь — быстро уходите. Сюда идет отряд графа, и мое хорошее настроение кончится с минуты на минуту.

Пауза.

Брат Амос. Клото, я бы хотел…
Клото. Ты уже ничего не хочешь, Амос. Уходи.

Брат Амос с мольбой смотрит на Клото, но Клото его не видит. Анна-Валентина украдкой показывает язык.

Маллеус (резко). Ты слышишь, что говорит женщина. Идите, а то будет поздно.

Брат Амос и Линкс идут.

Маллеус. Стойте!

Брат Амос и Линкс останавливаются в недоумении.

Маллеус. Мой последний дар. Я подобрал твою флягу, Линкс, и наполнил ее водой. Возьми, она тебе пригодится.
Линкс (берет флягу). Спасибо.
Маллеус(со странной усмешкой). Потом поблагодаришь. Уходите.

Брат Амос и Линкс уходят. Пауза.

Клото. Они ушли?
Маллеус. Да.
Клото. Что будет с нами?
Маллеус. Я отведу вас в город. Там вы найдете приют и защиту. (Пауза.) Ты знаешь, мне показалось, что тот человек хотел, чтоб ты пошла с ним.
Клото. Пойдут ли двое вместе, не сговорившись между собой? Этот человек причинил мне много боли. Я бы не пошла с ним.
Маллеус. Многие люди считают, что любовь — это счастье.
Клото. Может быть. Но те, кто не ведают любви, — тоже счастливы. А что ты можешь знать об этом?
Маллеус. Совсем немного. В городе меня ждет женщина, чья любовь странна и противоестественна, как прекрасные глаза чудовища.

Пауза.

Клото. Что ты ему сказал тогда?
Маллеус. «У Следа Адама воззови ко мне. Страж слеп, пройди молча».
Клото. Слеп, как я. Значит, любой может войти в рай?
Маллеус.Как видишь.
Клото. Я не вижу.
Маллеус. Извини.
Клото. Ничего. (Пауза.) Что же будет с ними?

Пауза.

Маллеус. Если ты действительно хочешь это знать — я расскажу. Когда они дойдут до дальних холмов, им захочется пить. Они выпьют воды и почувствуют дикую, нечеловеческую усталость. Они сядут отдохнуть, глазаих сомкнутся, и очень скоро их души отлетят. Вода отравлена.
Клото. Что?!!
Маллеус (не обращая внимания). Я позаботился о том, чтоб их смерть была легкой и сладостной. Они узрят дивные видения, то место, куда они так стремились: ангела, гостеприимно отворяющего врата, и самого Господа, который с улыбкой посадит их справа от себя. Я сам бы мечтал о такой смерти.
Клото. Но зачем ты это сделал?
Маллеус. По многим причинам. Я должен был выполнить обязательства — нельзя же портить свою репутацию. И еще — я был в тех местах, куда они идут. Там нет ничего особенного. И еще — пергамент превратился в пыль до того, как я успел заметить, что на нем написано. Слова, что я сказал, — первое, что пришло мне в голову, — брат Амос мне действительно нравится, и мне хотелось сделать ему приятное. Они не перенесут разочарования. Лучше погибнуть на вершине деяния, чем потом влачить жалкие дни проигравшего. Но у них есть выбор. Они могут не пить из фляги; или Линкс может не поделиться с Амосом водой, он ведь теперь знает притчу. Я играю честно.
Клото. Боже, какой же ты подлец.
Маллеус. Неужели эти люди что-то значат для тебя? Ты ведь не ведаешь любви, Клото. Впрочем, ты можешь попытаться их спасти. Твои нитки, Клото. (Достает нитки, дает их Клото.) Я подобрал их вместе со шкатулкой. Брат Амос не умеет хранить ценные вещи. Может, там есть и нить Линкса. Теперь их жизни в твоих руках. Это все, что я могу для тебя сделать. Нам пора уходить.

Анна-Валентина подходит к Клото. Клото чертит у нее на руке.

Анна-Валентина. Она больше не хочет с тобой разговаривать.Она говорит, что нет казни, которая была бы для тебя слишком жестокой. Она говорит, что небо тебя покарает.
Маллеус. Нет, Клото. Небо меня простит. И оно уже начало это делать. (Со странной улыбкой поднимает палец вверх.)

Слышен шум дождя.

Анна-Валентина(в ужасе). Что это? А! Я знаю! Это потоп — вода с неба! Сейчас я умру! Сейчас мы все умрем!
Маллеус (очень мягко). Нет, дитя мое. Ты будешь жить долго и пресытишься жизнью. Это — дождь. Просто дождь.

Уходят под шум дождя, который усиливается и превращается в ливень.